Метрдотель вернулся быстро и притащил следом за собой малышку суккуба, перепуганную до полусмерти, но старающуюся спрятаться за нарочитой развязностью. Она так энергично жевала резинку, что я испугалась за ее челюсть, — мне казалось, что она должна вот-вот отскочить! — а понять ее слова вообще не представлялось возможным.
— Ните, га-жа, — протянула она прищелкивая языком. Полагаю, это должно было означать: «Извините, Госпожа». Я, поморщившись, постучала когтем по передним зубам, что произвело должное впечатление, жвачка исчезла как по волшебству. Я сделала вид, что не слышу тихого хихиканья Крис. — Мы думали, вы уже ушли, Госпожа. Так что убрали со стола…
Кристи все еще сохраняла неподвижность, но я чувствовала, как сжалась в ней какая-то пружинка и постаралась не дать ей перехватить инициативу:
— «Убра-ли»?… — что за странная безличная форма? Суккуб замялась и стрельнула глазами в сторону шефа. Тот слабо повел бровью, что, видимо, было обещанием серьезного взыскания в случае малейшей оплошности. Я положила руки на колени и покрепче сплела пальцы, чтобы скрыть все нарастающую нервную дрожь.
— Грида убирала, — совсем сникнув, сообщила официантка. Метрдотель странно посмотрел на нее, переступил копытами и стал улыбаться еще любезнее:
— Я прошу простить наших официантов, Госпожа. Грида новенькая у нас, я тотчас же пришлю ее к вам.
— Боюсь, — бедная девушка уже вовсе шептала, — боюсь, она ушла…
— Грида? — мое беспокойство грозило вот-вот вырваться наружу. — Девочка-неформат, месяца два-три, светлые волосы каре? Она здесь работает?!
Улыбка сатира стала похожа на гримасу сумасшедшего:
— Да-а, Госпожа… мне очень жа-аль… — от волнения он опять сбился на блеяние. Я махнула рукой на свою и так уже порядком потрепанную репутацию, и бросилась напролом:
— Она забрала книгу, не так ли? — сатир нервно дернул ушами, суккуб виновато кивнула. «Все плохо! Все просто ужасно!» — кричало во мне. Стиснув зубы, я почти пропела: — А-атлично! И где мы можем найти… Гриду?
Никто не знал, как я и думала. После смерти теряешь не только душу, человеческие черты и эмоции — прекращают действие все документы, договоры и клятвы. В этом есть и положительная сторона, так что никто не спешит вводить паспортную систему для умертвий, но сейчас эта вольность грозила обратиться катастрофой. Я уже чувствовала, как расползаются щупальца причинно-следственных связей, одни узлы возникают, другие распускаются, и реальность, как огромная неповоротливая фура, медленно кренится на бок, забирая в сторону, от выбранного и одобренного Кланом маршрута.
— Клан недоволен, Василина! — уже слышала я безразличный бестелесный и безликий голос.
— Да-да, я догадываюсь. Непредвиденные обстоятельства, потребуется время…
— Клан не любит непредвиденных обстоятельств… — о да, это верно! Клан их просто терпеть не может. Настолько, что вряд ли сможет отказаться от моих услуг. А для поиска и воспитания новой провидицы у них не будет времени — события в скором времени понесутся так, что у некоторых просто в глазах замелькает!
В конце концов, среди подсобных рабочих нашелся какой-то гуль, который, «возможно, знает кого-то, кто сможет сказать, где живет один знакомый Гриды, так вот он…» Я без всякого пров’идения пообещала ему самую страшную смерть, если он не станет активнее шевелить своими тухлыми извилинами, и тогда дело сдвинулось. Но даже еще не добравшись до места, я уже поняла, что многое в мире сдвинулось так, что ни злоба Клана, ни все мое мастерство не вернет нас на выглаженную дорожку. Оставалась еще тоненькая ниточка, удержав которую, я могла надеяться, по крайней мере, не позволить будущему превратиться в полнейший хаос. И ради этого исчезающего шанса я махнула рукой на свой статус, и взялась сама махать на своих двоих — крыльях, разумеется,[1] — проигнорировав возражения Кристи.
Найдя наконец дом, в котором поселилась Грида, я получила еще один повод порадоваться проявленной твердости. Свежеобращенное умертвие — если только оно не обзавелось заранее чьей-нибудь поддержкой — могло позволить себе поселиться лишь в одном районе, прозванном всеми в городе Тьмой Египетской. Эти кварталы полуразвалившихся, давным-давно покинутых людьми трущоб стали своеобразным гетто, где оседали те, кто переступили грань, но не нашли покоя по ту сторону. Все, за небольшим исключением, начинали здесь, но лишь очень немногим удавалось вырваться на простор полноценной жизни после смерти. Так что в Тьме скапливались самые зловонные (и в буквальном смысле!) отбросы немертвого общества, и человек, взбреди ему в голову прогуляться здесь, не имел ни малейшего шанса на благополучное возвращение. Зато все — на страшную и часто отнюдь не быструю смерть. Даже в моей компании Кристи не была бы в безопасности.
Нужное мне строение было похоже на хлипкую этажерку и выглядело так, будто развалится в следующий момент. Что-то похожее на стены сохранилось лишь вокруг первых трех этажей, но в целом не было похоже, что оно густо населено: все-таки и у мертвых остается еще что-то от чувства самосохранения. Но когда я уже начала подниматься по рассыпающейся лестнице, откуда-то из-под ступенек выполз бесформенный ком тряпья, потянувший к моим ногам когтистые лапки. К счастью, хватило тихого предупреждающего шипения, чтобы существо — я так и не поняла, что это была за мерзость — потеряло ко мне интерес, но это напомнило мне, что тут надо оставаться предельно осторожной несмотря на видимость.
Раньше здесь, наверное, была больница или общежитие: на каждом этаже от лестничной площадки в обе стороны расходились коридоры с множеством зияющих дверных проемов. В засыпанных мусором комнатушках давно никто не жил, да и теперь почти все они пустовали. Поднявшись на нужный этаж, я, пройдя по коридору, приметила лишь два-три заслоненных кусками фанеры или занавешенных проемов. В темноте за еще одним что-то заворчало и завозилось когда я пробиралась мимо, но никто не появился, а я не собиралась ближе знакомиться с местными обитателями. В нужной мне комнате царила тишина, какую может произвести лишь неприятная новость или страшная тайна. Отодвигая грязное лоскутное одеяло я как бы соглашалась к ней приобщиться.
В узком гробоподобном помещении был наведен непривычный в подобном месте порядок. Сохраняя еще привычки своей прежней жизни, хозяйка стремилась создать хоть видимость уюта, но добилась того, что окружающее убожество стало еще сильнее бросаться в глаза. Изодранные останки тюля стыдливо прикрывали обшарпанную раму без единого стекла. Обесцвеченный временем половичок, кое-где украшенный пятнами плесени, топорщился на рассохшихся половицах. На полу у окна стояла закрытая книжная полка, служившая одновременно и скамьей — она и стоящие в ней книги выглядели опрятными и новыми по сравнению со всем вокруг. Завершал картинку туалетный столик с пустой рамой вместо зеркала.
