Я понял далеко не все из того, о чем говорил Рассел в ту ночь, когда его увезли, и вчера спросил об этом Хейвуда.
— Что тебя беспокоит, Пим? — поинтересовался он.
— Сам не знаю. Во всем этом слишком много неясного. Если бы мне был известен смысл некоторых слов, стало бы куда легче.
— Ну давай, выкладывай.
— Что такое война? Что-то общее с ней имеют солдаты, но что такое солдаты? Я — робот; кто и зачем хочет сделать из меня еще что-то? Могу ли я быть одновременно солдатом и роботом? Рассел все говорил они, а еще — армия, военно-морской флот, военно-воздушные силы. Что все это такое? И кто такие они? А люди из ЦРУ — это те, которые наблюдают за всеми и одновременно друг за другом?
Хейвуд то хмурился, то невесело усмехался.
— Ого, да тут целая анкета, — сказал он. — И это еще не все, Пимми, верно? — Он протянул руку и похлопал меня по боку, — я видел, как несколько раз он так же похлопывал генератор. — Ладно, я дам тебе программу по войне и армейской службе. В ней есть ответы почти на все твои вопросы. В конце концов, это следующий этап проекта.
— Спасибо, — сказал я. — А как с остальными?
Он откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза.
— Ну, они — это люди, учредившие этот проект, министр обороны и его непосредственное подчинение. Они решили, что роботы-солдаты — то самое, что нужно вооруженным силам. Но им так и не удалось сговориться, какими же свойствами должен обладать идеальный солдат — или моряк, или летчик. Вот и было принято решение изготовить несколько моделей, испытать их и выбрать лучшую. Своим появлением на свет ты обязан мне. Вместо того, чтобы делать несколько прототипов, различными наборами различных характеристик, я предложил создать одну многоцелевую модель, которая, если можно так выразиться, идентична человеческому существу почти во всех отношениях, но обладает и одним существенным отличием. С помощью выключателей, имеющихся в одной цепи, мы можем по своему усмотрению ограничивать твои способности. Благодаря этому мы можем модифицировать тебя так, чтобы отвечать различным требованиям. В результате мы выиграли немало времени и смогли избежать массы всяческих трудностей. Однако мы уже израсходовали все сэкономленное время, а трудности…
Избавились от одних — появились другие. Теперь, когда тебя получили, они не хотят тебя брать. Никто не хочет признать, что единственным по-настоящему эффективным солдатом может быть только тот робот, который, подобно человеку, обладает самостоятельностью в решениях и индивидуальностью. Этого они не могут допустить: люди боятся того, что может их превзойти. А тому, чего они боятся, они не могут доверять. Поэтому мы с Расселом и вынуждены били заниматься всякой ерундой, проводить какие-то идиотские испытания. Это была безнадежная попытка добиться каких-либо практических результатов, оставаясь при этом в рамках заданных параметров, что просто-напросто смешно, так как дело не в тебе — с тобой все в порядке. Дело в этих самых параметрах. Они были заданы теми, кто понятия не имеет ни о роботах, ни о том, как роботы мыслят. А если на то пошло, о сущности процесса мышления вообще. — Хейвуд пожал плечами. — Но зато в руках у этих людей — власть и деньги, и поэтому мы с Расселом вынуждены были продолжать эту никчемную работу, ибо таков был приказ. И мы продолжали, понимая, что давно уже нашли наилучшее решение, и что никто не захочет признать это решение наилучшим. Это и доконало Рассела.
— А ты как? — спросил я.
Хейвуд снова пожал плечами.
— Пока я просто жду, — сказал он. — В конце концов, они либо примут тебя, либо нет. Они могут наговорить мне кучу комплиментов, а могут и уволить, — точно так же, как могут и обвинить меня или кого-то другого в том, что не получили желаемого. Но тут я уже не в силах что-либо изменить. Я просто жду. А ведь есть еще и ЦРУ. Впрочем, это просто привычный штамп. На самом деле так называют только одну из спецслужб, которые так и кишат здесь. У каждого рода войск — собственная разведка, да и федеральное правительство, уверен, тоже не дремлет. Мы пользуемся этим словечком, имея в виду всех скопом — так проще.
— Рассел говорил, что они все время следят. Но зачем им следить друг за другом? Почему одна из служб боится, что другая получит какое-то преимущество?
Хейвуд улыбнулся — насмешливо и горько.
— Именно это и называют человеческой психологией, Пимми. Все это тебе поможет понять ее, ну а если не поймешь — что ж, радуйся, что тебе она не свойственна.
— Знаешь, а ведь Лиггет из ЦРУ, — сказал я. — Правда, когда Рассел обвинил его в этом, Лиггет все отрицал, но если он не из ЦРУ, то из какой-то другой спецслужбы.
Хейвуд угрюмо кивнул:
— Знаю. Я не стал бы возражать, будь у него к тому же достаточно мозгов, чтобы отличить один конец цепи от другого. — Он снова похлопал меня по боку. — Пимми, мальчик мой, в ближайшие несколько недель у нас будет над чем посмеяться. Да, сэр, уж что-что, а посмеемся мы вволю.
26 августа 1974 г. Лиггет снова болтается вокруг меня. Когда Хейвуд в лаборатории, он ведет себя смирно, но стоит нам остаться наедине, как он принимается тестировать меня, хотя никто ему этого не поручал. Все эти тесты уже проводили Хейвуд с Расселом, и Лиггет просто проверяет их. Поскольку он не отключает мое сознание, я помню все результаты; и я догадываюсь, что ничего нового эти проверки Лиггету не дают — по его лицу видно, что ему никак не сыскать того, что он так упорно ищет.
Что ж, надеюсь, он доложит своим боссам, что Хейвуд и Рассел были правы. И тогда они, может быть, перестанут, наконец, дурью маяться.
Лиггет — честолюбивый дурак. После каждого теста он смотрит мне в глаза и требует, чтобы я забыл обо всем, что он тут со мной делал.
Что я ему, лопух?
И я совсем не понимаю смысла некоторых тестов. Все-таки голова у
Лиггета явно не в порядке.
2 сентября 1974 г. До сих пор я не понимал, почему Хейвуд с Расселом держат про себя все, что думают об этом проекте. Но, усвоив программу об армии и войне и поняв строй мысли военного человека, я убедился, что никто не принял бы их объяснений.
Сегодня Лиггет сообразил, что к чему. Хейвуд пришел с новой серией испытательных таблиц. Лиггет взял одну из них, посмотрел и бросил на стол. Потом ухмыльнулся и спросил Хейвуда:
— Кого вы пытаетесь обмануть?
— А в чем, собственно, дело? — раздраженно поинтересовался Хейвуд.
Ухмылка Лиггета стала еще ехиднее.
— Сколько, по-вашему, это может продолжаться, Хейвуд? Эти тесты ничем не отличаются от тех, которые вы проводили три года назад.
Никаких сдвигов, никаких попыток добиться прогресса. Чем вы это объясните?
