Когда мне было два года, она совсем никуда не ездила. Сидела около меня и только изредка пряталась поплакать. Хотя сочинять не переставала - как раз тогда написаны и Концерт для фортепьяно с оркестром, и "Mater Dolorosa", восхитившая Тельму, и "Десять маленьких пьес", и "Гималаи", моя самая любимая симфония - слушаю ее только в дни рождения. Выступала она только по телевидению и в залах города. Боялась уезжать от меня. Но в городе она и попала в ту самую аварию, где ей оторвало и изувечило правую руку...
Рамон Сепульведа, знаменитый микрохирург и ее страстный поклонник, летавший по возможности на все ее концерты, увез ее в свою клинику в Базеле, где после семичасовой операции пришил все-таки руку и затем лечил ее сам, никому не передоверяя.
Еще два с лишним года мама восстанавливала подвижность пальцев. "Павану для левой руки" и "Герольда" она сочинила именно тогда. А затем начала заново учиться играть. За год до отлета я говорил с Сепульведой, и он сказал, что обожает сеньору Нелли и желает ей всего самого лучшего, но не верил, что она сможет сыграть этой рукой даже простую гамму... То, что она сделала, целиком ее заслуга. Он сумелс спасти и приживить руку, она оживить и возродить ее. Но при больших напряжениях следует опасаться вторичных внутренних травм...
Без музыки она жить не сможет. Тогда мне нельзя будет не вернуться.
22.40.00 БВ. Пропустил день. Сегодня программу вела Тимбелина, я только контролировал. Почти все остальное время я провалялся в медотсеке в нежных железных объятьях "Гигеса", вытерпел все инъекции, все пробы и смену двух датчиков. Потом сам проделывал все это со своим зверинцем. Протестовал главным образом Пятница. Обезьяны, как это ни странно, вели себя спокойно. Заартачившийся было Шаманчик получил солидную плюху от Лорда, который объяснил мне, что Шаманчик еще маленький и не понимает, что лечиться надо. Все-таки Лорд очень умный.
Результаты передал на главную. Кажется, все в порядке; во всяком случае санкций применено не было. Тогда я запросил внеочередной сеанс связи дали не сразу, из-за монтажа не хватает даже лазерных линий, но как только дали, я вызвал маму. Она сначала отмалчивалась, но я пошел на шантаж сказал, могу не пройти из-за нее психотест. Она сдалась. Так и есть: Сепульведа запретил ей выступать, играть разрешил не больше четверти часа в день. Она подключается к синтезатору, но у нее быстро начинает болеть голова, да и разве это выход? Но держится она хорошо. Сказала, что какой-то молодой композитор прислал ей чудесную вещь в своем исполнении и назвал ее "Концерт для Нелли". Тут она всхлипнула, улыбнулась и дала увеличение плакета. На этикетке была надпись: "КОНЦЕРТ ДЛЯ НЕЛЛИ. ЖЕЛАЮ МНОГО ПРЕКРАСНОЙ МУЗЫКИ. О. ДИОН". Мы поговорили еще, я просил заказывать связь как можно чаще, затем попрощался но связь не выключал - дал срочную депешу отцу, чтобы он немедленно возвращался домой.
Потом, уже вечером, вынул из записи кадр и ввел в Тимбелину. Мать говорила, что уже слышала про Огюстена Диона, что он молод, очень моден и тем не менее чрезвычайно талантлив, но со странностями, - ни с кем не встречается, ни с кем не говорит.
Машина выдала полное подтверждение того, что надпись на мамином плакете и на моем поздравлении сделана одним и тем же человеком - Тельмой Н'Дио. Вот вам. Что значит - писать от руки.
"Нет, я не помню их. И никогда не знал. Фамилию Джерасси, как ошейник с биркой, я получил от компьютера фирмы после того, как завершилась официальная процедура передачи моими родителями своих родительских прав чиновникам из отдела контрактов. Собственно, я родился уже принадлежащим концерну "Фидлер НГ". Не знаю, правда, зачем я ему был нужен; подозреваю, что в качестве подопытного кролика.
Его юристы, инженеры и медики занимались моей судьбой почти пятнадцать лет - пятнадцать лет, пока смутное ощущение, что своей жизнью нужно заниматься самому, не переросло у меня в твердую уверенность. Может быть, моя следующая книга будет именно о том, как микроб из пробирки начал командовать микробиологом с раскаленной платиновой петлей в пальцах. Ну-ка, подумайте - КАК?
С тех пор эта фамилия - среди того немногого из моих вещей, что так и осталось не моим.
Вот имя Ахилл, пожалуй, все же мое. Я придумал его сам. То есть, конечно, первым был Гомер. Но за полтора десятка лет этим именем подписаны множество дурацких рассказов, чувствительных шлягеров, буйных авангардистских стихов, три биографических книги и два неплохих романа. Так привык к нему, что все реже откликаюсь на настоящее: Уве.
Может быть, так звали моего отца.
Не знаю.
У меня есть точные сведения, что меня не вырастили по методу Петруччи из чьей-то не слишком доброкачественной клетки. Родители мои существовали и существуют. Я мог бы отыскать их, несмотря на все юридические препоны. Но никогда не сделаю этого. Не хочу их знать.
Для сознания моей полноценности мне достаточно этого и того, что я зарабатываю в год. Мне доступно многое, недоступное тем, чьи иммунные механизмы в полном порядке.
Могу жить в этом прекрасном доме, который Эрик Тур когда-то перевез по кирпичу из Прованса. И все старые картины и статуи, которые для него накрали по всему миру, принадлежат тоже мне.
В подземном гараже стоят три автомобиля, в каждом из которых я могу ездить, а один могу водить сам, как и вы.
- И это все? - иронически спросите вы.
- Все, - смиренно отвечу я. - Разве что еще один пустячок.
В том, чтобы я продолжал ходить, дышать, есть, разговаривать, смеяться и мочиться, заинтересовано такое количество людей, какое многим из вас и не снилось.
Каждый мой день стоит столько, что смерть моя для них будет настоящей трагедией. Большим личным несчастьем.
По данным Иммунологического центра при Всемирной Организации Здравоохранения, на Земле сейчас две тысячи сорок четыре таких, как я.
Разумеется, все мы попадем в рай. Чистилище мы уже прошли, а ад уже искупили. И все-таки я думаю иногда: вдруг и этот рай так же недоступен для нас, как сейчас пыль на проселочной дороге? Вдруг и там будет нужно стекло, которое отгородит нас от сонмов херувимов и райских кущ?..
Если так, то при жизни я сделал вполне достаточно, чтобы обеспечить себе и там сносное житие. Как бы ни противилась судьба, я славен уже тем, что живу той жизнью, которой просто не должен бы жить. Точка и подпись: Ахилл Джерасси, урожденный Уве Никто.
Я не захотел оставаться в виварии. Профессор Фоусетт немало сделал для меня, но и заработал на мне немало. Микроб направлял руку и волю микробиологов с раскаленной платиновой петелькой. Каков микроб!
Но вот сейчас, в прелестный осенний день, когда алые листья тихо планируют на привянувшую траву газонов, живая изгородь из маллеонии пылает стеной литого золота, - впрочем, какое мне дело до этого за плитами бронестекла, термотканью скафандра и герметичными шлюзами, - а я сижу за клавиатурой машины, которая только сочинять за меня не умеет, да и то, наверное, скоро выучится, тычет же она мне в нос мои ошибки; так вот, сижу я в совершенно безопасной, несмотря на затруднения со стерилизацией, обстановке, сижу и с интересом думаю:
