Маша проводила меня до дверей моей квартиры; входить она не стала, с порога ознакомилась с моим творением. "Романтично, чертовски романтично", оглядевшись, сказала она, затем сделала ручкой и закрыла за собой дверь. По-прежнему оставшись стоять у входа, я слышал, как хлопнула дверь в квартиру Талии. Я подумал еще, что Маша останется у нее, как должно быть делала не раз. Не знаю, почему-то меня это укололо, не больно, едва ощутимо, тончайшей булавкой. Я и забыл об этом тончайшем, в чем-то даже нежном уколе, вернувшись к своим делам. Или, так и не в силах справиться со сборкой шкафа-купе, подумал, что забыл.
А потом достал мифологический словарь, нашел статью "Талия". Нет, в своих предположениях о происхождении имени моей соседки я был прав, помимо варианта рассказанного Машей, так именовалась и одна из муз покровительница комедии, изображавшаяся в виде легкомысленной юной девушки в венке из плюща и с бубном. Не очень, конечно, похоже на ту Талию, которую я знал. Третья ссылка была на одну из нереид, дочерей морского бога Нерея и океаниды (неважно кто это, уже не хотелось смотреть) Дориды. Их изображали в виде прекрасных девушек в легких одеждах в неизменном окружении чудовищ бездны. Любительницы танцев, они всегда были благожелательно настроены к морякам, Гомер, упоминая о нереидах, замечает, что именно они принесли доблестному Ахиллу чудесное оружие, выкованное богом огня Гефестом....
Я отложил словарь в сторону и долго размышлял, вспоминая слова Маши. Она выбрала, как вариант толкования, ссылку на одну из граций, номер два в моем словаре. Случайно или намеренно? Или, быть может, именно так ей объяснила происхождение своего имени сама Талия?
Интересно, насколько серьезна была она в тот момент, давая толкования. Или испытывала свою подругу - как совсем недавно испытывала меня?
Собранный наполовину платяной шкаф так и остался лежать на полу до утра.
Следующим днем была пятница. С утра пораньше я ездил в филиал нашей конторы на другой конец города, в Печатники, спорил до хрипоты с управляющим, потом так же усердно мирился с ним - все мы под одним боссом ходим, сказал мне он, - а уходя, позабыл на его столе ведомость. С середины пути пришлось вернуться. Домой приехал усталый, разбитый, совершенно не в своей тарелке. И еще по пути некстати вспомнил о злополучном шкафе.
Пока я возился с ключами, дверь напротив распахнулась, на пороге показалась Талия. Будто прислушивалась, ожидая моего возвращения.
Она улыбалась, искренне и благодушно, и улыбка эта живо напомнила мне о вчерашнем чаепитии.
- Ты сегодня поздно, - сказала она. - Начальство всегда так относится к подчиненным, или к тебе особенно придирчиво?
Повернув ключ в замке, я открыл дверь. Талия по-прежнему стояла на своем пороге, в тигренках-шлепанцах, словно не решаясь выйти.
- Просто неудачный день, - ответил я.
- Жаль. Я очень хотела бы нанести тебе ответный визит.
Отказаться я не мог. В этих смешных шлепанцах он выглядела как-то домашнее, женственнее что ли. Такой ее я не видел никогда прежде.
Впрочем, по-настоящему Талию я знал всего день.
Я провел гостью в кухню, усадил у окна: она долго любовалась открывшимся ей пейзажем: детской площадкой, обсаженной чахлыми деревцами, высаженными строителями по окончании работ, - большинству из них суждено было погибнуть этой зимой, и потому вид этого парка, получившего название "Мишулина гора" невольно трогал. Талия сказала мне об этом, вдоволь побыв в своем одиночестве, которому я не смел мешать. В ответ я кивнул.
- В этом городе ко всему притерпишься, - задумчиво сказала она. Сожмешься душой и привыкнешь. А потом, если понадобиться, еще раз сожмешься....
- Город давит, - сказала Талия после долгой паузы. И повторила: Очень сильно давит. Каждой улицей, каждым домом, каждым огоньком квартир... каждым незнакомым человеком, душой своей давно принадлежащим этому городу.... Впрочем, гораздо хуже, если человек знает об этом, и все же по-прежнему принадлежит ему. Так нельзя. В прежние времена говорили: это грех. Сейчас так не модно, просто не модно..., слово "грех" просто смешно. Ведь так? - и не дав мне ответить, продолжила: - Ведь казалось бы, так просто - не принадлежать никому, тем более, существу неодушевленному, хотя и могущественному, почти всесильному в сравнении с каждым из нас.... Просто жить в нем по своему, в соответствии с внутренним миропорядком, и не чувствовать его цепей, не ощущать на себе их притягательной тяжести.
Она остановилась и посмотрела на меня. Потом медленно, с трудом подбирая слова, как это бывает в тяжелом разговоре, сказала:
- Извини. Это бывает у меня иногда. Просто не обращай внимания.
Я искренно кивнул. И предложил поужинать вместе.
- У меня не Бог весть что, но я могу соорудить...
- Не надо. Наверное, лучше будет, если я закажу пиццу. Ты не будешь против.
Этим она освободила примерно полчаса для разговора, полчаса, на которые, кажется, очень рассчитывала.
Некоторое время мы просто молчали. Талия хотела что-то сказать, но затем она повернула голову к окну, вновь оказавшись наедине с собой. Кажется, она ждала чего-то от меня, какого-то продолжения, нескольких слов о городе от моего лица. Наверное так следовало мне истолковать ее молчание.
Она внимательно смотрела, и я понял, что Талия разглядывает мое отражение в окне. Я сказал:
- Ты права насчет города. Примеров тому тысячи.... Знаешь, я хочу рассказать тебе об одном. Этот случай произошел совсем недавно, и я буквально... - я запнулся, не находя слов. Талия внимательно слушала.
За дверью послышались приглушенные шаги. Нет, для разносчика еще рановато.
- Февраль, если помнишь, выдался очень теплым. К двадцатым числам уже и снег сошел. Дороги просохли, некоторые оптимисты стали "переобувать" своих железных коней на летнюю резину.... Это все еще вступление к теме, не знаю, необходимо ли оно тебе так, как мне...
- Лучше вспоминаешь, когда восстанавливаешь в памяти все обстоятельства. Я сама часто так делаю, - откликнулась Талия. Я кивнул и продолжил:
- Это случилось на Комсомольском проспекте; были у меня кое-какие неотложные дела в Хамовниках. Увы, окончившиеся неудачно. Прожект был сорван, мне оставалось лишь откланяться и вернуться к машине. Свою "шкоду" я оставил на другой стороне дороги, до нее можно было добраться и через подземный переход, он недалеко, в двух десятках метров, и по обычному переходу, до которого идти чуть дальше; но я, положившись на случай, решил перебежать в неположенном месте: машин в тот час было сравнительно мало, а посредине проспекта шла широкая разделительная полоса, позволяющая отдышаться. Я спешил и пошел напрямик и спустя мгновения добрался до разделительной полосы. И еще один человек в черном пальто спешил вместе со мной, но, в отличие от меня, ему нужна была остановка троллейбуса, он начал переходить слишком рано, а потому, чтобы поспеть к приближающимся "рогам", пошел наискось. последняя легковушка, не замеченная моим попутчиком, с большим отрывом от общего "пелатона" вывернувшего с Хамовнического Вала на проспект, помчалась за остальными вслед, стремительно наращивая скорость и перестраиваясь в левый ряд. Я переходил проспект, был на середине левой полосы, когда она вывернула с Хамовнического. И все же пропустил ее, и лишь затем пошел. А он, тот мужчина в черном пальто, не стал ждать.
