— Все в порядке, мышка. Не бойся.
— Я не боюсь, — прошептала Ким. Она не отрываясь смотрела на ссыльного, пока Руфус застегивал на его руках наручники. Ссыльный со страхом посматривал то на котел, то на Руфуса.
— А теперь смотри, — сказал ей Руфус. — И р-раз!
Он снова подхватил ссыльного на вилы и ловко перекинул его через край котла. Мерзкая буроватая жижа чавкнула и приняла в себя нового постояльца. Через мгновение он вынырнул на поверхность и завопил. Ссыльные заухмылялись, некоторые даже засмеялись.
Руфус не обращал на них внимания. Рукавом он стер с таблички на котле написанную мелом цифру «11».
— Папа, — Ким подергала отца за рукав. — Папа, в котле горячо!
— Да. Не подходи близко, детка, — ответил Руфус, хлопая себя по карманам. Мел нашелся в левом кармане штанов.
— Папа, ему там горячо, — не отставала Ким. — У него болявки будут. Как у меня.
Руфус тщательно вывел на табличке цифру «12» и спрятал мел в карман.
— Он привыкнет, мышка. Все, теперь мы можем пойти домой. Планшетка у тебя?.. Давай, я понесу.
Они наконец попали в пропускную, где он вписал в свой ежедневный рапорт личный номер новоприбывшего и сдал смену Марвину. Как только Марвин ушел, Кики виновато посмотрел на Руфуса и сказал:
— Ты уж извини, Руф. Но ты же знаешь Марвина.
— Да черт с ним.
— Ну, а ты, малышка? Понравилось у папки на работе? — спросил Кики, перегнувшись через стол и улыбаясь Ким.
Ким очень серьезно посмотрела на него и медленно, словно неуверенно, кивнула.
Всю дорогу до дома Ким была молчалива и подавлена. Когда после ужина Руфус укладывал ее спать, она наконец спросила:
— Папа… А он уже привык?
— Кто?
— Тот… Дядя.
— Дядя?.. А, ссыльный. Да, наверное. Я думаю, да. Ты за него не волнуйся.
Ким слабо улыбнулась.
— Папа… Расскажешь мне сказку?
— Конечно. Только сначала укройся как следует одеялом.
Ким послушно попыталась натянуть на себя синенькое одеяльце, разукрашенное игрушечными факелами, вязанками дров и смешными крысками.
— Ноги, ноги укрой, — сказал Руфус. Потом пощекотал голую лодыжку дочки повыше копытца. Ким хрюкнула и отдернула ноги, спрятав их под одеяло.
— Давай, ты будешь чудовище, а я буду прятаться? Щекочи меня!
— Нет, сказку, значит сказку.
— Ну, ладно, — согласилась Ким, выпростала руки из-под одеяла и засунула их себе под голову. — Рассказывай.
— Слушай. Итак, жили-были… хм, — Руфус задумался. — Ну, скажем, две сколопендры. Одну звали Ким, а другую…
— Никки, — быстро сказала Ким.
— Хорошо, пусть будет Никки, — согласился Руфус. — И вот пошли они однажды прогуляться по пещерам…
Когда она заснула, Руфус вышел и тихонько притворил за собой дверь.
Лилита лежала лицом к стене и, судя по доносившемуся негромкому храпу, уже спала. Он переоделся в свою синюю в полоску пижаму, аккуратно, насколько это было возможно в полной темноте, повесил одежду на спинку стула и на ощупь начал пробираться к кровати.
Разумеется, под ноги ему попалась какая-то игрушка Ким.
Пытаясь сохранить равновесие, он схватился за угол стола, зацепил стул и неуклюже повалился набок. К счастью, не ушибся.
— Ч-черт, — ругнулся он. Поднял с пола игрушку — это оказалась кукла — и положил на стол. Когда он забрался под одеяло, жена буркнула ему:
— Не лезь, ты холодный.
— Прости, милая.
— Прости, прости!.. Только и слышу от тебя твои «прости». Только уснешь…
— Ну, не шуми, дорогая, ребенка разбудишь.
— А что «не шуми»? Как сам брякаться на пол, словно боров с ветки дуба, так ничего, а я, значит, «не шуми»!
Руфус промолчал. Лилита умела завестись на ровном месте, не стоило еще подливать масла в огонь. Потом ему вспомнилось еще кое-что.
— Лили…
— Ну чего тебе еще?
— Я Цахеса позвал. В гости.
— Кого?
— Цахеса. Ну, старого Цахеса Кляйна, знаешь? Десятник из смолокурен. Его увольняют.
— Не знаю. И что?
— Он придет к ужину завтра.
Лилита молчала.
— Ты же не против? Лили?
— Ну, пригласил, так пригласил, — проворчала жена. — Значит, ты и готовь. А если ты собираешься с ним жрать шнапс и орать похабные песни, то можешь прямо сейчас собирать свой чемодан и убираться жить к этому своему Цахесу.
— Ну, милая, — Руфус примирительно обнял жену за плечи. — Сколько можно вспоминать…
— Я же сказала, не лезь! Руки холодные! — рявкнула Лилита.
— Извини.
Некоторое время Руфус лежал, глядя в потолок. Потом он уснул.
Ему показалось, что он едва успел закрыть глаза, как кто-то потрогал его за плечо.
— Папа!
— М-м?
— Папа!
Руфус пожевал губами. Разлепил глаза.
— Папа! Мне страшно.
— Что такое… м-м… детка? Что случилось?
— Мне сон приснился.
— Сон? Плохой сон?..
Сейчас до него дошло, что Ким стоит босиком рядом с его кроватью. Он сел.
— Так, мышка, давай-ка пойдем тебя уложим.
— Не-ет, папа! Можно я с вами?
Руфус оглянулся и посмотрел на жену. Лилита спала, отвернувшись к стенке и похрапывая.
— Ладно, залазь. Только тихонько, маму не разбуди.
Ким залезла и начала крутиться под одеялом, устраиваясь поудобнее.
— Папа!
— Ну что?
— Мне приснился тот дяденька.
Похоже, решил Руфус, ребенок слишком перевозбудился днем. И все из-за этого ссыльного. Хотя нет, пожалуй, виноват во всем Марвин. Ну что ему стоило принять ссыльного самому? Да он же от таких вещей удовольствие получает. Просто этот чертов козел еще и ленив, как… как… Ну, как самый распоследний лентяй.
— Спи, мышонок, все хорошо. Его тут нет.
— Папа, а за что его в котел?
— За что сослали, ты хочешь сказать?
— Да.
— Ну… Он плохой. Он делал разные плохие вещи.
— А какие?
— Э-э… Я не знаю, мышонок. Давай спать?
— А откуда ты тогда знаешь, что он плохой?
— Его судили и признали виновным. А я просто… Ну, в общем, это его наказание.
— Он делал кому-то больно?
— Может быть. Я не знаю… Наверное, да. Мышка, давай спать, уже поздно.
Ким замолчала. Руфус закрыл глаза и уже начал было снова засыпать, когда услышал мокрый всхлип. Потом еще один.
— Что такое, мышка?
Ким вдруг разревелась, уткнувшись личиком в его пижаму, плечики ее ходили вверх и вниз, а худенькой ручонкой она вцепилась ему в рукав.
— Тс-тс-тс! Что ты?.. Мышонок, ну что такое? Что случилось? Опять приснилось что-то?..
Он погладил ее по черным волосам, но Ким не успокаивалась.
— Я… Не хочу… — прорыдала она, но слезы заглушили остальную часть фразы.
