Но «чистильщики» не обратили внимания: автоматные очереди превратили в фонтан мелких осколков витрины у нас над головой.
– Нужно спрятаться! – заорал я Полу прямо в ухо, пытаясь перекричать гром.
Отступающая гроза нанесла последний, страшный удар.
– За мной! – крикнул я и побежал вперед в темноту, дернув за собой Фелисити. Мы жались к домам по левой стороне, а брошенные на дороге машины худо–бедно защищали нас от пуль.
Когда мы пересекали Мэдисон–авеню, снова сверкнула молния, и совсем рядом раздался крик. Пол!
– Нет! – закричала Фелисити.
Мы помогли ему подняться на ноги. Отдавая все силы, я тащил Пола на себе – пуля угодила ему в бедро – до угла, за которым мы спустились в метро. От улицы нас закрыла плотная стена снегопада.
Я включил фонарик на винтовке, и мы молча стали спускаться, слышались только стоны и тяжелое дыхание Пола. Вдруг он, окончательно обессилев, упал – мы с Фелисити вдвоем не сумели его удержать.
– Нужно…идти, – выговорил Пол и стал подниматься, держась за турникет.
В одной руке у меня была винтовка, другой я закинул руку Пола себе на плечо, и так мы вошли в вестибюль станции.
На свет фонаря повернулись сотни лиц.
Охотники – неагрессивный вид – смотрели на нас широко раскрытыми глазами: темные глазницы выделялись на мертвенно–бледных, ничего не выражающих лицах.
– Джесс…
– Всё в порядке, – успокоил я друзей, и мы медленно пошли к платформе прямо сквозь толпу. Слышались стоны и приглушенное мычание, некоторые люди были на грани смерти. Запах… – Сюда.
В туннеле ничего не изменилось: вода стояла по колено, и луч фонарика оказался слабоват, чтобы сквозь ее толщу достать до пола. Охотники быстро потеряли к нам интерес и принялись пить. В конце платформы мы нашли кладовку для уборочного инвентаря и душевую.
– То что надо, – обрадовался я. Кое–как пристроив выбитую дверь на место, я закрыл ее изнутри. Мы осторожно усадили Пола, и он разломал еще две светящихся палочки, затем достал из рюкзака бинты, шприцы, ампулы и жгут.
– Ты…
Он не дал Фелисити закончить вопрос:
– Со мной все будет хорошо.
Пока Пол перевязывал рану, я светил ему фонариком. Затем мы вместе с Фелисити помогли ему поднять ногу на перевернутое ведро.
– Готово, – с облегчением выдохнул Пол.
– Сможешь идти?
Он поморщился от боли и ответил:
– Нет. До карантина я не дойду.
– Ну, Пол…
– Если бы их там не было, сестренка…
– Он прав, – согласился я. – Так нас всех убьют.
– И что делать?
– Ты выдержишь до рассвета, пока эти «чистильщики» уйдут с улиц?
Пол молча посмотрел на нас. Фелисити зарыдала, потому что мы оба знали ответ: он столько не протянет, а образцы нужно доставить в лабораторию как можно быстрее.
– Я пойду.
Они не хотели и слышать об этом, они спорили со мной, кричали на меня. Нет, людей не исправить: после всего пережитого желание ругаться у них не пропало. Я выключил фонарик, и они смолкли на полуслове, пораженные внезапной темнотой. Когда свет снова загорелся, брат с сестрой выглядели почти виноватыми.
– Хорошо придумал, – улыбнулся Пол.
– Я уже сказал, что пойду. Возьму твой рюкзак и отнесу его в карантин; пройду через зоопарк. И пришлю сюда помощь.
Пол кивнул.
– Нет, – твердо сказала Фелисити. – Нам нельзя разделяться. У нас получится. Пол, втроем мы сможем…
– Джесс прав, – перебил ее Пол. – Он пришлет помощь, медицинский вертолет. Я выдержу пару часов, но лучше не задерживайся. Объясни им, куда я ранен.
– Но…
– Фелисити, я отлично знаю Манхэттен. Я смогу.
С этими словами я надел на плечи рюкзак Пола и подтянул лямки. Он не хотел забирать у меня винтовку – пришлось настоять, но Пол все равно вручил мне пистолет, который я засунул за ремень.
– Я быстро. Оставайтесь здесь, но если вдруг вам придется по какой–то причине уйти, то я вернусь сюда с помощью, и буду дожидаться, пока вы не появитесь.
– Мы никуда не уйдем, – заверил Пол и протянул мне прибор ночного видения, который я пристегнул к шлему. Фелисити проводила меня до выхода и обняла на прощание.
– Помощь скоро будет, ждите.
Снег все так же валил, но молнии сверкали гораздо реже, а гром глухо рокотал где–то вдалеке. «Чистильщиков» видно не было. Я побежал на север, останавливаясь на углах зданий и стараясь пересекать открытые пространства одновременно со вспышками молний, когда в приборах ночного видения нельзя ничего разглядеть.
Я остановился на пересечении Пятьдесят седьмой улицы и Мэдисон–авеню. При снегопаде такой силы и речи не могло быть, чтобы найти хоть какие–то следы. В приборе ночного видения все предметы приобретали зловеще–зеленые, неживые очертания.
Зоопарк лежал в восьми кварталах к северо–западу. Таким неспешным темпом, постоянно останавливаясь, чтобы проверить дорогу, я доберусь до арсенала минут через тридцать. Расскажу все майору, и не больше, чем через час, медики придут на помощь Полу с Фелисити. Сколько раз я проходил через этот перекресток, когда направлялся в зоопарк. Магазин Калеба был всего на квартал восточнее. Я должен проверить. Максимум пять минут, они ничего не решают. Загляну, проверю и буду знать, что сделал все возможное.
Рюкзак Пола сначала показался мне совсем легким, но с каждым шагом я все сильнее чувствовал на плечах его вес. Я обязан добраться до места, по–другому нельзя. У меня за спиной то, что умные люди сумеют превратить в антидот, который поможет самым безнадежным Охотникам, который спасет Калеба и тысячи подобных ему, – осознание этого подгоняло меня так же, как и то, что в темном метро ждали помощи двое моих друзей. Я сорвался с места.
Нет…
Магазин Калеба сгорел: пожар еще не утих, кое–где тлел пластик и горели язычки пламени. Оконные проемы чернели пустотой, а под ногами трещало битое стекло. На единственном уцелевшем дверном стекле неестественно–зеленым цветом мерцал какой–то знак. Никаких сомнений: все это, включая загогулину на стекле, работа «чистильщиков». Что же стало с Калебом?
Я резко повернулся на шум за спиной и, выдернув пистолет, без раздумий нажал курок. Выстрел спугнул человека. Пуля пролетела над головой – он убегал. Прежде, чем мужчина повернулся и понесся прочь, я успел узнать его, да и манера двигаться, одежда не допускали сомнений: я стрелял в Калеба.
Я почти сразу кинулся следом: нас разделяло не больше десятка шагов. «Чистильщики» напугали его – еще бы! – а из–за одежды он, видимо, принял меня за одного из них, вернувшегося закончить начатое.
Бежать в приборе ночного видения оказалось сложно: я спотыкался, потому что не видел дороги под ногами. Я одной рукой сдернул его с головы и на мгновение ослеп: меня затопила снежная темнота. Глаза постепенно привыкали. Я различил прямо перед собой фигуру Калеба. Наверное, мой друг устал, потерял много сил, потому что он бежал тяжело, громко дышал.
