— Я не договорил тогда. По поводу анабиозников. Хочу что б ты знал. Ты же… сколько тебе лет, Ариец?
— Двадцать девять. Скоро тридцатник, — улыбнулся тот, не желая участвовать в полном таинства спектакле.
— Мне тридцать один. Ты, так же как и я, родился по старинке.
— Ты имеешь в виду…
— Вот именно.
Ариец еще раз улыбнулся. Ему вдруг вспомнилось, как он всерьез доказывал одному шестнадцатилетнему пацану, что раньше женщины вынашивали детей девять месяцев. Пацан "на пальцах" пытался ему доказать, что младенец ни за что не прошел бы естественным путем, поскольку голова у него большая, а… И большинство нынешних подростков были уверены, что дети всегда появлялись на свет так, как сейчас: через две, три недели, после того, как женщина узнавала о беременности, эмбрион вынимали, помещали в специальный "аквариум", где плод и развивался до момента рождения, связанный как пуповиной гофрированным шнуром с подачей сбалансированного питания. Просто и легко. Никакого токсикоза и плохого самочувствия. Не говоря уж о мучительных родах. Содержание "аквариума" в больницах стоило копейки. И главное — не страдала работа, которую потерять в наши дни равносильно самоубийству.
— Ты же знаешь, что практика щадящей беременности принята повсеместно четверть века назад. К чему я это говорю? — Дикарь говорил тихо, словно выдавал главную тайну страны. — Все анабиозники — дети "аквариума". Разумеется, не все впадают в анабиоз… А быть может, еще не пришло время и когда оно придет никому из молодых не выжить и анабиоз — это все, чем закончатся их дни. Я не знаю. Но вот о чем я думаю…
Ариец смотрел на Дикаря и видел перед собой человека, чья крыша дала трещину. Вроде бы логика присутствовала, но горящий неземным светом взор и трясущееся губы… это о многом говорило.
— Когда человеку дается душа? Ты не задумывался об этом? Сразу после того, как начала делиться яйцеклетка? Или через месяц? А может, через два? А может от матери, вынашивающей плод зависит, будет ли ребенок наделен душой? Я не знаю. Но мне кажется, что всяко позже, чем через две недели после оплодотворения. И у нынешних, на том месте, где должна быть душа — пустота. Вот этих двух недель, проведенных в утробе матери хватает лет на двадцать. А потом — все. Заряд кончается. А они впадают в анабиоз. Ждут. Того, кто или что, способно снова запустить механизм. И какая сила займет эту пустоту — неизвестно. И какого чертика мы выпустили из бутылки четверть века назад… Мне страшно. Вот он — Апокалипсис. Восстанут в один прекрасный день миллиарды бездушных — и настанет копец нашей цивилизации. Или наоборот — не восстанут. А копец в таком случае один…
Ариец не стал с ним спорить. Человек явно не в себе. Неизвестно, что произошло бы с его собственным рассудком, случись ему скитаться на нижнем уровне. Даже без присмотра мифической твари.
Мысли Арийца, совершив прощальный оборот вокруг набившей оскомину темы, устремились по новому руслу. Под землей, также как и на земле многие участки имели названия. Большей частью это зависело от того, какая местность лежала на поверхности, но были и исключения. Что касалось Логова — такое название носили несколько бомбоубежищ недалеко от административного центра района, объединенного общей сетью проходного тюбинга. Там постоянно обитала большая колония нью-ди. Тихо и уютно. И к тому же тепло за счет незаконной врезки в теплотрассу, существовавшей еще с докризисных времен.
Были и Зоны. Числом сорок семь, если Арийцу не изменяла память. Вполне закономерное название для законсервированных военных объектов — спецбомбоубежищ и спецхранов — последствий очередной холодной войны, разразившейся в первой четверти века.
Существовал Виварий, Заповедник и Цирк, не говоря уж о Сердце Ангела или Камере Пыток. И было еще одно место, носившее поэтическое название Театр Теней. Что характерно, никакого театра на поверхности не имелось, а имелся старинный центр Мегаполиса.
Ариец не знал, в чей воспаленный мозг пришло такое название. Сам он там не был, но мог бы описать по рассказам других. И случись ему давать название объекту, он назвал бы его тем, на что оно было похоже. Тюрьма. Вот теперь ему предстояло убедиться, соответствовал ли Театр Теней тому представлению, которое он успел о нем составить.
И еще. Существовали объекты, в чьем предназначении можно было не сомневаться. Были такие, о предназначении которых можно догадаться. И, наконец, имелись объекты, назначение которых определить невозможно. Театр Теней относился к последним.
Ныла нога. Сначала, глядя на залитую кровью рану, диггер решил, что дело плохо. Опасения не оправдались — он отделался царапинами. Правда, достаточно глубокими, но швов накладывать не пришлось. Боль была резкой, потом утихла и теперь с каждым шагом давала о себе знать, отдаваясь в бедро.
Тюбинг, поделенный на отрезки, ограниченные пределами видимости, никак не хотел заканчиваться. Вода исходила паром. Мутная серость стелилась под ногами, огрызаясь острыми иглами ржавой арматуры.
Сверху, прибитая рыжими гвоздями к выступу, свесилась табличка "Стой!" и чуть позже "Опасная зона". Арийцу пришлось нагибаться, чтобы не задеть их головой. По рассказам он знал, какая надпись будет следующей. И все равно задержался прежде чем нырнуть под табличку.
Изначально на белом фоне алели буквы, вызывающие ассоциации с забытой войной. "Оставь надежду всяк сюда входящий". Больная фантазия или циничный юмор — об этом приходилось лишь догадываться. Стараниями диггеров эта проблема была решена. Кое-какие буквы были затерты и исправлены. То, что получилось, вызывало улыбку: "Оставь одежду всяк сюда входящий".
— Прикольно, — раздался смешок парня. Ариец не стал делать ему замечания.
Наконец, тюбинг вильнул влево и уперся в массивное железо закрытой гермодвери. Справа, вдавленная в бетон, виднелась цифровая панель. Отполированные прикосновениями клавиши бликовали серебром.
Послышался тихий свист и Ариец обернулся. Стоило один раз расслабиться и пожалуйста — парень сел ему на шею.
— Заткнись, — зло приказал диггер, высветив полные удивления глаза парня.
— Это понятно, — не вняв предупреждению, отозвался тот. — А делать-то что будем?
Прима, особо не скрываясь, ткнула его локтем в бок.
Ариец не стал усугублять ситуацию. В таком случае нужно было идти до конца, а он не был готов к мордобою перед объектом, требовавшим предельной собранности. Горбатого могила исправит… Или чепуха эта поговорка и против некоторых могила бессильна.
Диггер быстро набрал код, повернувшись так, чтобы не видели остальные. Потом нажал на рычаг и дверь бесшумно открылась.
