Айзек Азимов - Камешек в небе. Звезды как пыль

Щеки ее порозовели, и Алварден с трудом удержался от желания коснуться их (касался ли он их когда-нибудь раньше и чувствовал ли ужас при этом?) Что с ним происходит?

— Сейчас больше десяти, — сказала она.

— Да, — ответил он.

— Тогда он должен быть наверху… если только его не схватили. — Она огляделась и непроизвольно вздрогнула. — Мы не можем войти в дом прямо из гаража, и если вы пойдете со мной…

Она положила ладонь на дверную ручку и вдруг замерла. Голос ее перешел в хриплый шепот:

— Там кто-то идет… О, скорее.

Все остальное напоминало единый долгий вздох. Потом Алварден не мог расчленить его на детали. В одно мгновение он протянул к ней обе руки, и она оказалась совсем рядом, теплая и нежная. Губы ее задрожали подле его губ, а потом — бесконечное море нежности.

Секунд через пятнадцать он попытался скосить глаза, чтобы увидеть источник тревоги. Но это ему не удалось. Он был ослеплен светом звезд, оглушен ударами собственного сердца.

Ее губы отдалились, но он продолжал ощущать их, а потом потянулся, ища их, и нашел. Руки его отвердели, и она растворилась в них.

Прошло немало времени, прежде чем они оторвались друг от друга, но все равно они еще сидели некоторое время, прижавшись щекой к щеке.

Раньше Алварден никогда не был влюблен и сейчас просто не мог подобрать нужных слов.

«В чем, собственно, дело? Земная девушка или нет, я все же человек».

Как будто погруженный в мечту, он сказал:

— Должно быть, это был шум какого-то движения.

Она сидела теперь на расстоянии вытянутой руки от него, но ее глаза не могли лгать.

— Вы настоящий дьяволенок. Вы серьезно?

В глазах ее мелькнули искры.

— Я хотела, чтобы вы меня поцеловали. И не жалею.

— А вы думаете, я жалею? Поцелуйте меня тогда снова, и только потому, что на этот раз мне этого хочется.

И снова долгое-долгое мгновение, а потом она вдруг отпрянула от него, уверенным жестом поправила волосы и привела в порядок ворот платья.

— Я думаю, что теперь нам лучше пройти в дом. Погасите свет в машине. У меня есть карандаш-фонарь.

Он вышел за ней из машины, и в темноте она превратилась в неясную тень.

Она сказала:

— Вам лучше взять меня под руку. Нам придется подниматься по ступенькам.

Он шепнул ей:

— Я люблю вас, Пола. — Это получилось так легко… и прозвучало с такой уверенностью… И он повторил снова: — Я люблю вас, Пола.

Она нежно проговорила:

— Вы ведь меня почти не знаете.

— Неправда! Я знаю вас всю свою жизнь, клянусь вам! Два месяца я думал и мечтал о вас, клянусь вам.

— Я ведь землянка, сэр.

— Тогда я забуду о своей планете и стану землянином. Испытай меня.

Он остановил ее, взял ее за руку, и фонарик высветил ее мокрое от слез лицо.

— Почему ты плачешь?

— Когда мой отец расскажет вам о том, что знает, вы поймете, что не можете любить земную девушку.

— Испытай меня и в этом.

Алварден и Шент встретились в задней комнате на втором этаже дома. Окна были тщательно задернуты занавесками. Пола осталась внизу. Встревоженная, она сидела в кресле и наблюдала за темнотой.

Сутуловатая фигура Шента казалась совершенно отличной от той, какую видел Алварден часов десять тому назад. Лицо физика по-прежнему было измученным и бесконечно усталым, но если раньше оно казалось неуверенным и робким, то теперь несло в себе выражение почти неограниченной уверенности.

— Доктор Алварден, — сказал он, и голос его был тверд, — я должен извиниться за то, как обошелся с вами сегодня утром. Я надеюсь, вы поймете…

— Должен допустить, сэр, что раньше я не мог этого понять, но сейчас, кажется, понимаю…

Шент опустился в кресло и потянулся к бутылке с вином. Алварден отрицательно махнул рукой.

— Если вы не возражаете, я бы поел сначала фруктов… Что это? Мне кажется, что ничего подобного я раньше не встречал.

— Это сорт апельсинов, — сказал Шент. — Думаю, такое встречается только на Земле. Кожура снимается очень легко.

Алварден попробовал, и у него вырвалось восторженное восклицание.

— Да ведь это просто превосходно, доктор Шент! Земля никогда не пыталась их экспортировать?

— Древние, — мрачно проговорил физик, — не хотят и слышать о торговле с Внешними. Да и наши соседи по космосу не хотят торговать с нами. Это один из аспектов наших здешних трудностей.

Алварден почувствовал резкое раздражение.

— Но это же такая глупость. Говорю вам, я мог бы разочароваться в человеческом разуме, видя, что может ему сопутствовать.

Шент пожал плечами, выказывал терпение, которому научила его жизнь.

— Боюсь, что это — часть почти неразрешимой проблемы.

— Но что особенно возмутительно, разрешение ее кажется никому не нужным! — воскликнул археолог. — Сколько землян идут на поводу у ситуации, смертельно ненавидя всех без разбора граждан Галактики? Это почти всеобщая болезнь — ненависть за ненависть. Действительно ли ваши люди хотят равенства, взаимной терпимости? Нет! Большинство из них может жаждать лишь такого положения, при котором они были бы наверху.

— Возможно, ваши слова несут в себе большую правду, — печально отозвался Шент. — Я не могу этого отрицать. Но они объясняют не все. Дайте нам шанс, и новое поколение землян вырастет зрелым, лишенным предвзятости и верящим в единство человечества. Ассимиляционисты, с их терпимостью и верой в возможность всеобщего компромисса, не раз становились силой на Земле. Я — один из них, или, по крайней мере, был когда-то. Но теперь на Земле правят энлоты. Они крайние националисты со своими мечтами о прошлом величии и величии будущем. И именно от них должна быть защищена Империя.

Алварден нахмурился.

— Вы отрицаете революцию, о которой говорила Пола?

— Доктор Алварден, — мрачно сказал Шент, — убедить кого-либо в смехотворной возможности того, что Земля может одержать победу над Галактикой, задача нелегкая, но это правда. Физически я не храбрец, и мне очень хочется жить. Можете же представить себе, какой огромный кризис должен был вынудить меня пойти на риск выказать себя предателем в глазах местной администрации, и так уже ополчившейся против меня.

— Что ж, — сказал Алварден, — если это так серьезно, мне лучше сразу сообщить вам об одной вещи. Я помогу вам всем, чем только смогу, но лишь полагаясь на свои возможности, как гражданина Галактики. У меня здесь нет официального положения, как нет особого влияния в Суде или даже во дворце Прокуратора. Я — именно тот, кем и должен казаться: археолог, член научной экспедиции, преследующей лишь свои собственные интересы. Поскольку вы готовы пойти на риск предательства, не лучше ли вам повидаться по этому поводу с Прокуратором? Он действительно способен что-то сделать.