– По-твоему, лучше позволять метрополии грабить себя да еще кланяться всякому надутому идиоту с Земли?
– Я этого не говорил…
– Пей пиво, помогает, – ворчливо посоветовал дядя. – Есть еще третий путь: отвергнуть помощь марциан и действовать, рассчитывая только на свои силы. Ты, наверное, догадываешься, что они малы. Население недовольно, но запросто проживет с этим недовольством еще сто лет. Во многих эшелонах управления мы имеем своих людей или сочувствующих, ну и что с того? Выступить сейчас, опираясь только на эти силы, значит неизбежно проиграть. Метрополии достаточно закрыть Врата лет на пять-десять – и народ сметет любое революционное правительство. А уж если на Земле догадаются предварительно распылить над нашими полями какой-нибудь фаг и погубят посевы, то мы не продержимся и трех месяцев. Идеалы – идеалами, а желудки – желудками. И следующие хозяева Тверди при полном одобрении населения поползут в сторону метрополии на коленях, обильно посыпав головы пеплом и каменноугольным шлаком: «Простите нас, дяденьки, за глупость нашу…» Согласен?
Мне оставалось только молча кивнуть.
– То-то. Наше счастье, что именно в то время, когда мы живем, ситуация изменилась. При таких шансах уже можно идти ва-банк. Не нервничай, мы еще ни о чем не договорились с правительством Марции. Возможно, мы с благодарностью примем помощь, расплюемся с метрополией, расплатимся с марцианами и заживем свободными людьми. А может быть, мы сумеем надавить на землян угрозой перейти под покровительство Марции и добьемся значительной автономии, не говоря уже об увеличении поставок… Посмотрим! Взвесим и решим. Эти вопросы сейчас прорабатываются.
Конечно, я не стал спрашивать, где и кем они прорабатываются, да и не получил бы ответа. Достаточно было и того, о чем я давно догадывался: дядя Варлам входит в число тех, кто принимает решения. Иначе он не владел бы такой информацией, не посетил бы Марцию и не научился бы мельтешить, как ее обитатели.
– Они поделятся с нами своими микроорганизмами… «темпо», да?
– И да, и нет, – ответил дядя.
– В смысле?
– «Темпо» могут размножаться только на Марции. Есть там какой-то фактор, в котором сами марциане еще до конца не разобрались. Но в человеке, покинувшем Марцию, «темпо» продолжают жить еще от трех до пяти недель. Если концентрация этих тел в организме велика, человек против воли живет ускоренной жизнью. Если концентрация «темпо» меньше критической, то человек способен лишь на кратковременное ускорение и расплачивается за него усталостью. Наконец, при концентрации меньше так называемого начального порога «темпо» проявляют себя только легким недомоганием, да и то не всегда. Больше ничем. – Дядя грустно улыбнулся. – Я уже больше двух недель как вернулся с Марции… ну и сам видишь. Еще немного, и стану таким, как все. А знаешь, каким я был там? М-м… Интереснейшие ощущения! Главное, поначалу связки не порвать, а потом научишься правильно двигаться – и наслаждайся! Хочешь испытать? Тогда кончай упрямиться.
– Я выполню приказ, – сказал я.
– Вот как? – Дяде почти удалось изобразить, будто он ничуть не расстроен. – Тогда слушай приказ: ты отправишься на Марцию немедленно и пробудешь там столько, сколько решат те, с кем ты будешь иметь дело. Твой электроцикл постоит у меня в конюшне до твоего возвращения, на Марции он тебе не понадобится…
Отправиться немедленно? Даже так? Прямо сейчас?
– А как же учеба? – довольно глупо спросил я.
Дядя громко фыркнул. Как лошадь.
– В университете? Какой тебе еще университет? Очухайся, Ларс! Ты и отправляешься учиться!
Что означает «недалеко» и «в укромном месте», я понял, едва дядя подвел меня к колодцу во дворе. Проброшенный к нам гиперканал был узок, с полметра диаметром, зато не дрейфовал, как тот, прежний. Пожалуй, стоило поверить в то, что марциане за пять лет достигли изрядного прогресса в гипертехнике. Врата мирно висели в глубине сруба над поверхностью воды, ничем себя не выдавая. Дядя сказал, что даже ночью их не так-то легко заметить – во-первых, они повернуты кверху ребром, а во-вторых, их паразитное свечение сведено почти к нулю. Можно опустить в колодец жестяное ведро и, крутя ворот, вытянуть его полным воды, при этом оставшись в полном неведении насчет Врат.
Дядя привязал к столбу вóрота веревку с узлами.
– Полезай, Ларс. И помни: никакой грубости. Ты отправляешься учиться, так что будь благодарен своим наставникам. Поверь, мне не хотелось бы приказывать тебе, но твоя горячность может дорого нам обойтись, поэтому считай это приказом. Улыбайся там почаще и постарайся не держать в голове ненужных мыслей.
– Они еще и мысли читают? – скривился я.
– Не знаю! Все может быть. Давай, полезай.
– Уже? – Я как-то еще не привык к этой мысли. – А личные вещи? Что там понадобится – полотенце, зубная щетка, альпеншток, репеллент от акул? Может, галстук?..
– Там о тебе позаботятся, – оборвал меня дядя. – Чего ждешь?
Я ухватился за веревку и перенес ногу через борт сруба.
– Надолго это?
– Как получится. Шевелись!
Спуститься в зев колодца не труднее, чем с гладкой отвесной скалы. Даже проще, потому как сруб из старых бревен далеко не скала. Наверное, при необходимости я мог бы обойтись и без веревки – и не бултыхнулся бы в воду. Но веревка здорово помогала, а узлы на ней не давали ладоням скользить. Было очень прохладно, пахло сыростью и плесенью. Колодец был глубок, как всякий колодец на Тверди, если только он не выкопан в долине полноводной реки. Поди-ка докопайся в открытой степи до первого водоносного горизонта, и даже в нем вода годится только на полив огорода. Для личных нужд дядя Варлам качал воду из стометровой скважины…
Врата я заметил, когда до черной воды осталось метра три.
Едва заметный бледно-зеленый диск, почти не дающий света. Он висел в воздухе, будто зеркало на стене, как приколоченный. Только одна его сторона слабо светилась бледно-зеленым – с другой стороны диска как бы вообще не существовало. Раскачавшись на веревке и убедившись в этом, я дерзнул пронести сквозь него ногу, и нога осталась при мне. Она даже ничего не почувствовала.
Зато с «правильной» стороны диска дядя озаботился прибить гвоздями к бревну деревянный обрубок в качестве ступеньки.
Я посмотрел наверх. В маленьком квадрате голубого неба надо мной торчала дядина голова. Дядя молчал, да и я почувствовал в эту минуту неуместность каких-либо слов. Никакой особой торжественности этой минуты я не ощущал – просто глупо разговаривать из колодца. Глупее только кричать в трубопровод, надеясь, что на том конце разберут выкрикнутое.
Я просунул ногу в зеленый круг и нащупал с той стороны некую твердую поверхность. Это меня обрадовало. Значит, не вывалюсь неожиданно неизвестно на что и притом с неизвестной высоты. Не знаю, кто как, а я почему-то никогда не мечтал разбиться в лепешку.
