Я – последний.
Только расстояние, отстраненность, взгляд издалека, неискажённый масштаб восприятия помогают мне остаться собой, не затеряться окончательно в унаследованном мною хаосе. Я нахожусь в странном пространстве. Я попал в воссозданную предками древнюю сказку о человеке, заблудившемся в дремучем лесу, и то, что притворяется за моей спиной мёртвым, окаменевшим, неизменным, бывает почище любого мифа или легенды. Но мои передвижения утратили прелесть приключения. Все окружающее меня намного волшебнее и опаснее любого мифического ландшафта с его кровожадными чудовищами, переселяющимися демонами и очеловеченными богами. Иллюзиям несть числа до сих пор. Явления и вещи, искушающие ум, тело и душу, предельно убедительны. Органам чувств по большей части нельзя доверять, но иногда они не лгут, и тем обиднее осознавать упущенные вероятности. Виртуальный мир теснейшим образом переплёлся с реальным, и от того каждое событие становится непредсказуемым и загадочным. Я всегда не вовремя оглядывался, но до сих пор не превратился в соляной столб. Солёными были только мои слезы – слезы внезапного счастья.
Я – последний.
Самый человеческий и прекрасный из городов, оставленный людьми и населённый только призраками и бессловесными тварями, кажется порождением другой расы, тоже давно покинувшей его и чуждой до холода в позвоночнике. Я исходил город вдоль и поперёк, преодолел страх и чудом избежал ловушек. Я поминутно вздрагивал и восхищался своим абсолютным, безнадёжным одиночеством. С ослепших небес летела снежная крупа, или яростное солнце дробилось в миллионах стеклянных осколков, или придуманные мною иероглифы новых созвездий с безжалостной монотонностью ползли, пригвождённые к колпаку, под которым уже не осталось ничего, заслуживающего моего внимания – не важно, что происходило и какая стояла погода, – мой внутренний барометр всегда предсказывал одно и то же.
Катастрофу.
Чёртова дюжина чёрных стишков Адама
Что мне остаётся? Сидеть и ждать. Слова должны прийти «оттуда». Должна быть расплата за эту скуку. Зреет зерно недолгой страсти. Скоро подует ветер скорби. В комнате тесно, любовь в заплатах. Самых лучших бросил давно в растерзанном памятью прошлом.
28 января 2065 г.
Две трети жизни он сидел в узкой комнате с пятью стареющими суками. Они пили чай в девять утра и три пополудни. Шамкали беззубыми ртами или искусственными челюстями и прислушивались к его телефонным разговорам. Проклятие это тянулось так долго, что он перестал удивляться себе, когда покорно размешивал ложечкой сахар в девять утра и три пополудни.
32 ноября 2090 г.
Мир – это место одиночества, где каждый прячется в своей скорлупе. Они все бегут от себя в душные комнаты, в тёмные сообщества – обречённые творцы, вдовы, маньяки, девушки, ядовитые старики… Несовершенный бег от стены к стене, утешение воссоединением с душами умерших, хотя это даёт чуть большую свободу и не такой кошмарный конец… Все смотрят сквозь тебя и твою карманную собаку и видят сигарету, плывущую в воздухе, и ощущают лёгкий ветерок, может быть, самую малость потусторонний – как из норы в небоскрёбе на сороковом этаже.
* * *
Но не спеши уходить. Кушетка, музыка, хрупкий свет… Я излечу тебя верой, но заберу твою молодость. Река, текущая из далёких мест, несёт лодки мимо. В одно прекрасное утро ты окажешься там, куда так долго идти и где так легко проснуться. Но ты не познаешь любви в скорлупе. А там, за стеной, всегда есть небо, и дует ветер перемен, и кричат тяжёлые птицы, и гнутся верхушки деревьев. Там нет зла, и потеряна только невинность, и так далеко воскресная тоска…
12 июля 2105 г.
Девяносто дней и ночей – и кончится ещё одно лето. Разбитые стекла блестят в пятнистой тени деревьев. В десять часов утра я вышел из рая. Жизнь становится ощутимой. Я вижу все это: женщина в красном платье, ботинок, брошенный на дороге, калека, умерший у подвала, очередь у пивной, пыльный асфальт… Закрываю глаза – совсем другое лето, и невозможно не пить, иначе можно начать сочинять стишки. Стишки.
1 июня 2148 г.
Там, где нефть впадала в зеленую реку, а в пещерах прятались падшие ангелы и воздух сгущался в деревья, – я припарковал свою двуногость и прекратил пищеварение. Я смотрел, как садилось солнце прямо на острые пики столбов и, уколовшись, подскочило вверх. Так начиналась новая жизнь – в тёмных извилинах башни, под сладостное пение ворон. Я сделал дырки в ушах, впуская пилу. Она пропилила во мне коридоры, по которым помчался солнечный свет. И тогда я открыл глаза и включил радость.
16 августа 2193 г.
Слепые птицы скользят по зимнему небу, показывают безразличное направление жизни. Можно уйти от повторяющихся окончаний, но куда деться от звука секундной стрелки или того, что есть это ненужное ожидание? Голос мёртвого человека в траве или в другом коридоре. Если родился в пластмассовом доме, смех – твоя погребальная песня.
* * *
Странник сидящий обрёл новую веру. Кто скажет, где был вчера этот воздух? Так же непостоянно то, что ты помнишь или хочешь назвать. И потом ты будешь радостно вычёркивать из календаря дни твоей жизни и тёмное прошлое твоих фотографий. Спящему в доме приснилось, что стен нет.
3 января 2245 г.
Забрезжил день впереди который начнётся с рассветом Я снова в пути Оставляю стены в крови Цепляются старые девы за руки мои Отравляю источники пеплом Семена любви спрятаны где-то с ветром Денег займи пойду напьюсь Завтра и дальше пыльные дни Не знаю что делать
24 декабря 2298 г.
Они – лишь пыль на твоих ладонях, значки на страницах забытой книги. Ты один в подлунном сумасшедшем доме, и нет больше карликов с планеты Кейван. Ты обрёк их на вечные муки в аду своей головы. Тебе возвращает веру влажный воздух ночи. За стенами твоей цитадели – зыбь мёртвого моря, позеленевший от старости ливень, запах войны и листьев, лай серебряных собак. Луна замерзает в ледяном небе, и носятся по волнам покинутые рыбьи гнёзда…
* * *
Осторожно, смертельно! Среди этого хлама, этой земли, этих тел, этой молодости, этой мизантропии, этого гноя – кто-то стоит, тихо улыбается, наверное, ждёт тебя, чтобы закончилось твоё одиночество, в общем-то уродливое, живьём погребённое в песке. Ты слишком обособлен, чтобы забыться, – ранимый и жестокий, растленный и неумолимый, изнывающий в сладкой пытке, убивший всех своих детей, глотающий чёрные шарики любви… Бьётся в обнажённых проводах беспросветность в десять тысяч вольт.
