Он водрузил калаш на место и достал армейский штык-нож. Где-то у другого края площади возникла суета, там же безумно, по-звериному заголосила баба. Первый из стоявших на коленях, всхлипнул и сжался точно кусок мяса на сковороде. Его сосед вскинул голову, заводил ей из стороны в сторону.
— Саня! Санек! — выкрикнул он, обращаясь к кому-то на возвышении. — Всего за две бутылки водяры? Ребята!!! — вскакивая с четверенек, он отчаянно обернулся к толпе, но пара помощников Грача мигом вернули его на место и заломили до хруста руки.
— Нах! Нах, бля! — хрипел он, пытаясь отбиться.
— Суки! — выдохнул Лугин, отведя взгляд к блочному строению. Как резали первого, спокойного, он предпочел не смотреть. Ясно только, резали неумело, и нож был тупой, и в душе каждого ни капельки бога. Толпа слегка волновалась, роптала, но дальше трусоватого неодобрения дело не шло. Да и попробуй выпендрись — пулю кому охота схватить или того ножичка в бок?
Когда мичман вернулся взглядом к месту расправы, с первым покончили: голова его как-то неплотно стыковалась с туловищем. Крови на зеленовато-буром покрытии видно не было — просто темная клякса рядом со слетевшей фуражкой. А строптивый, едва приблизился Грач, заверещал и вырвался все-таки. От жареных эмоций частенько появляется столько дури, что хиляка ни за что впятером не удержишь. На ноги он вскочил, лицо цветом точно салатный лист, зрачки молниями стреляют. Вскочил, врезал под дых, ближнему помощнику Грача, и рванулся, оставляя в чужих руках разорванную в лохмоты куртку.
— Тормози его! — всполошился Гудвес, сам сбегая с возвышения.
Строптивый, скача с бесовским проворством, успел обматерить Перца, коротко, но славно, с таким откровенным чувством, что всех на площади проняло. И опередить преследователей шагов на пять успел. Выкатив глаза и брызгая слюной, он несся точняком на Лугина.
— Ну уроды! Хватайте же! — Гудвес замахал руками, надеясь уже не на Грача, а на кого-нибудь решительного из толпы.
Хватать — не хватать, на этот счет у мичмана имелось свое мнение. Не сильно, но уверенно он оттолкнул стоявшего рядом в камуфляже, сам подался в другую сторону, как бы давая коридор беглецу. Тому, как перепуганной мыши только и нужна была малая щель. Едва строптивец поравнялся с мичманом, обдав запахом пота и страха, Сергей споткнулся на ровном месте, охнул и катнулся под ноги набегавшему Грачу с дружками. Пятисекундной заминки хватило, чтобы беглый вырвался из полукруга и шмыгнул между корявых пещерных выростов. Выстрел из СВД прозвучал запоздало. Несколько парней, прошив толпу, бросились к тем выростам, за которыми начинался чемоданно-картонный шанхай. Прямо скажем: найти беглеца с ходу шансы у них были невысоки.
Лугин лежал, впечатавшись лбом в пол и поскрипывая зубами. Прошлись по нему здорово, будто бульдозером переехали. Ожог на плече, да и щеку тоже кто-то будто рвал стальными когтями. Приоткрыв глаза, Сергей увидел сапоги, остановившиеся рядом. Как увидел, так сразу догадался: его проделка не осталась без внимания, и многим товарищам из администрации пришлась не по душе.
— Ах ты, ублюдок лысый! — услышал над собой мичман.
Если бы Ирина вчера не обчекрыжила его волосы, то наверняка подняли бы его грубым рывком за них. Повернув голову и морщась от терзающей руку боли, Сергей увидел черные глазки двуствольного обреза, глядящие точно в него, и рожу одного из подельников Грача — улыбка на ней вышла неприветливой. Гудвес тоже стоял рядом, наверное, вспоминая недавнюю встречу в биотронах.
«Дурак ты, Сережа, — поплыло у Лугина в затуманенном сознании. — Ой, дурак! А эта чайка-поморник, которая Смерть, она ловит не только на ярость. Че ж ты? Разве раньше не знал? Еще вполне она ловит на глупость, на безголовую инициативу и самоуверенность излишнюю. Вот ты и выскочил рыбешкой на поверхность: цепляй — не хочу!»
Пока Лугин отдышался, и боль немного остыла, прошло минут двадцать. О чем говорили за стеной, он понял не все. Не то, что до мичмана слабо доносился голос Гудвеса, и прерывающий его басовитый говорок Перца, — слышал он их нормально, просто больше был занят своими мыслями. А речи о справедливой власти, милом порядке и светлом будущем на планете Фаргерт — тьфу на них! Подобное проходили много раз: и при большевиках, если история не врет, и точно при развитом социализме, а в лихие девяностые, так по пять раз в неделю. Вот теперь бал правят обычные бандиты. Ай, нет, так нельзя — администрация Нововладимирского. Со слов Гудвеса всенародно избранная. И где эти избиратели? Их бы за такой выбор самих на площади лезвием по горлу. С Нововладимирским теперь понятно. Нововладимирский — оказывается, город такой на географической карте звездолета. Раскинулся этот новогород на все пять секторов пещероподобного пространства. Вроде где-то находилось еще одна или две области, никак не подчиненных нововладимирцам, но об этих областях мало что известно. А зачем некоторых переселенцев администрация к одиннадцати собирала, Лугин разобрал вполне и сразу. Пришедших разделили на три группы: дружина с понятными задачами и целями — опричнина; мытари, что должны добро у населения отбирать, попутно ведя перепись; и рабочие, дело которых нарезать блоки для строительства, благоустраивать территорию вокруг Серебряного столба. Что происходило на площади при этом разделении, Сергей не мог видеть, но слышал наплывающий волнами гул недовольных голосов. Особо громко волновались за стеной, где синело вряд три окна-бойницы. Кто-то из дружины даже выстрелил для острастки в воздух.
Все-таки, о чем бы там не шумели, важнее казались мысли о себе родном. Убьют или не убьют — вот в чем вопрос. Вполне шекспировские соображения, и быть Сергей предпочел бы сейчас не мичманом Лугиным, а каким-нибудь Гамлетом, мающимся в Датском королевстве отвлеченными проблемами жирного ума. Руки за спиной туго держала капроновая хватка. Грамотно затянутая — вгрызалась в запястья как голодный зверек, так что особо не пошевелишься. Даже дышать приходилось с трусоватой настороженностью. В неудобной позе — полусидя, полубоком — тело одеревенело, напиталось тяжестью и холодом, будто затонувшая в болоте коряга. Во рту гаденько-соленый вкус крови: ведь врезали по физиономии не плюшевым Микки Маусом — сапогом. Как только зубы не повылетали? А губешки конкретно распухли, через такие вареники теперь и не свистнешь. Вертеть головой мичману было тоже не сильно комфортно. Все, что он видел, это фрагмент стены, сложенной из зеленовато-бурых блоков высотой в человеческий рост. Материалу и земное название придумали — пенолит. Почти как пеноплен. Выходило, что все в огромных пространствах корабля отделано пенолитом, этаким мощным слоем: выработка в полу ушла метра на два с половиной.
