Чтобы получше приготовиться к возможному отчету, которого в любой момент мог потребовать от меня Лендон, я выполнил еще ряд простых подсчетов. Действительно, инерционность воздуха в городе полностью совпадала с инерционностью ртути в убежище. То есть, во время ныряния в нем я встречал сопротивление почти в четырнадцать раз большее, чем при перемещениях в воде. Именно тут лежала причина моей усталости и обессиленности. Царящая в городе гравитация тоже не представляла какой-либо сложности: с моей релятивистской - точки зрения земное ускорение свободного падения там было и вправду ничтожным (оно составляло одну десятую микрона на секунду в квадрате), что - наряду со столь же ничтожным атмосферным давлением и выталкивающей силой, которые, равно как и земное ускорение свободного падения, были функциями замедленного времени - в сумме вызывало, что, говоря практически, там я пребывал в состоянии невесомости.
Потом я вернулся к проблеме катастрофы. Часы города сейчас указывали три часа тринадцать минут и сорок одну секунду. Сейчас там в черепашьем темпе ползла сорок вторая секунда. До момента сотрясения, предшествующего катастрофе, не хватало еще только пяти минут и восемнадцати секунд. "Только" - с точки зрения горожан, которым этот кошмар угрожал, зато "если" - когда об этом же размышляли спасенные в укрытии. Потому что, в соответствии с временем, идущим здесь, критический момент должен был наступить только лишь через четырнадцать дней.
И вот здесь меня заставляет задуматься удивительнейшее обстоятельство: подбор момента, в котором город появился под дном укрытия. У меня появилось туманное ощущение...
По коридору кто-то шел. Дверная ручка дрогнула, и в проеме появился полковник Гонед.
10. НЕПРОНИКНОВЕННОЕ ВЧЕРА
- Я ищу этого чертова Уневориса! - начал он с самого порога.
Под мышкой он держал толстую пачку ровненько обрезанных листков. С первого же взгляда было заметно, что этой ночью он не отказал себе в удовольствии выпить приличную порцию спиртного. Гримаса на его лице странным образом противоречила впечатлению, которое я вынес о нем после нашей первой беседы. Чуть ли не повиснув на дверной ручке, наличие которой спасала его от падения, он исподлобья всматривался в меня, с той характерной для нетрезвых людей рассеянностью, которая с ними случается в моменте разрыва сути беседы первым же проведенным в мыслях расчетом.
- Это удачно сложилось, господин полковник, что мы встретились.
- Ага, это вы? - буркнул тот. При этом у него была такая мина, будто полковник желал заслониться передо мной дверью.
- Да, это я. Возможно, сейчас самое время убрать мои личные хлопоты. Наверняка вам известно...
- Угггу.
- Так вот, как вам наверняка известно, - продолжил я, - Вайс возвратился. Благодаря этой счастливой неожиданности, вопрос с моей комнатой остается открытым, то есть, мне просто некуда деться. К тому же вчера вы, видимо, забыли о талонах на питание для меня...
- К делу! Коротко и ясно, пожалуйста.
- Я уже сказал, что вы, видимо, не обратили внимание на эту мелочь. Собственно говоря, не было бы о чем и говорить...
- Та та та та... - застрекотал полковник. - Фамилия?
- Нет Порейра.
- Чин?
- Я гражданское лицо.
- Служебная специальность?
- К сожалению, мне так кажется, что вы меня совершенно не узнаете.
- Ага, знаю! Вы тот физик от Лендона, который вчера приблудился к нам.
- Все правильно. Так когда...
Он сунул мне в руки пачку бумажек и энергичным шагом направился в сторону ближайшего стола. Там он неожиданно пошатнулся и - хотя ему было ближе к стулу - возвратился к дверной ручке, где и повис над порогом. Я хотел отдать врученную мне пачку листов, но он упрямо отталкивал меня вместе с ними, то очерчивая рукой широкую дугу, то опять застывая в жесте, который одинаково хорошо мог означать: "Вы уж простите эту неприятную картину", так и "Вон отсюда!" или же "И не морочьте мне больше голову". Хорошенькая история, подумал я.
- Развесить! - с громадным усилием просопел он из под перевешенной над головой руки.
Считая, что ему сделалось нехорошо, и что сейчас он просит помочь снять пиджак, я услужливо приблизился к Гонеду. Но когда я уже взялся расстегивать пуговицы, тот с силой ударил меня по верху ладони.
- Развесить! Плакаты расклеить! И как можно быстрее!
По-видимому я снова ослышался. На всякий случай я вытащил из пачки один лист и внимательно осмотрел его. Долго всматриваться не пришлось, потому что листок был чист с обеих сторон как совесть новорожденного ребенка. Точно так же, как и все остальные.
- Вы вынули эти листки не из той папки, - попытался обратиться я к его рассудку. - На этих листках нет никакого текста. Мне что, пустые листки развешивать?
Гонед топнул ногой.
- В коридорах. Все! До единого!
Принципиальная ошибка в общении с пьяным состоит в том, что обращаешь его внимание на истинный источник конфликта - которым является нетрезвость одного из собеседников, дошло до меня в этот момент. Но опять же, с какой это стати я должен был позволить строить из себя дурака.
- Кому я, собственно, подчиняюсь? - спросил я несколько резче, чем намеревался. - Военным или гражданским властям?
Гонед поглядел на меня остекленевшими глазами и стукнул ботинком в жестянку с клеем, что стояла на полу за порогом. В ней торчала грязная кисточка.
Он готов прогнать меня в другой сегмент, - подумал я, - если начну сопротивляться. Тогда бы мне пришлось напрасно объясняться перед Лендоном, какова была истинная причина этого столкновения. А так, притворюсь, что послушался, выйду отсюда и выброшу всю эту кипу бумажек в первую же встреченную по дороге дыру, лишь бы только поскорее освободиться. А уже потом, когда он придет в себя, мы поговорим по-другому.
Но как только я удалился от него на десяток шагов, Гонед что-то буркнул мне. Он выглядывал через щель не до конца закрытой двери и указывал на стенку рядом со мной. Ничего не поделаешь: я обильно смазал клеем участок стены и прилепил к нему первый же лист из толстой пачки. Полковник похвалил меня, молча склонив голову. И еще один раз - к счастью, перед самым углом повторилась та же самая сцена: он указал и кивнул, я же ляпнул лист на клей, пару раз пригладил кулаком и пошел дальше. Счастье еще, что никто не крутился в этот момент по коридору, вот было бы представление.
Только лишь выглянув из-за угла, я убедился в том, что двери столовой наконец-то были закрыты, что освобождало меня от обязанности работать расклейщиком. В тот же самый момент из холла, располагавшегося за столовой, появился какой-то пожилой мужчина в очках. Сгорбившись, он неспешно направлялся по пройденному мною маршруту, а когда добрел до первого плаката, остановился перед ним, высоко задрав подбородок. Не было никакой причины тому, что он так долго всматривался в бумажку. Затем он оглянулся по сторонам, а затем, искривив пальцы словно когти, легко разодрал плакат на мелкие кусочки, тем более, что клей еще хорошо не засох. Та же самая судьба встретила и другую афишу; мало того, что старичок - на сей раз уже вовсе не оглядываясь - пропахал его ногтями вдоль и поперек, но потом трудолюбиво отодрал жалкие остатки бумажки, смял в ладонях до микроскопического объема, отбросил остатки в угол да еще и плюнул вслед.
