Алексей Доронин - Сорок дней спустя

Как и большинство водителей, он не покинул машину до самого конца. Когда на них налетел поток слепящего света, дикая боль в глазах мгновенно сменилась абсолютной тьмой. Пламя вспышки ослепило человека, заставило краску его автомобиля пойти пузырями, а шины загореться с чадным дымом. Идущая следом ударная волна обрушилась сбоку, смяла "Тойоту" вместе с сотней других машин, застрявших на перекрестке; сверху на них обрушился град битого стекла и кровли, сметенной с соседних домов.

В последнюю секунду, задыхаясь от раскаленного воздуха и испарений горящей обивки, ошалев от страха, Семенов услышал приближающийся скрежет. Он так и не узнал, что это высекали искры из дорожного полотна голые обода потерявшего управления бензовоза. МАЗу восемьдесят седьмого года выпуска электромагнитный импульс был нипочем.

Этот огненный шар был крохой рядом с тем, который опадал в пяти километрах над центром города. Но он был ближе и сорвал мясо с костей человека, как луковую кожуру. Через секунду в остове машине лежал обугленный скелет, так и не отпустивший того, что осталось от руля.

Радио замолчало, будто захлебнувшись. Где-то на востоке глухо и протяжно зарокотало. В ту же секунду скрытый легкими облачками горизонт окрасился оранжевым.

И почти одновременно на севере, со стороны областного центра, где небо было ясным и чистым, часто заполыхали огненные сполохи. Владимир насчитал четыре, до того как мозг послал телу приказ упасть на колени.

Почему он не удивился? Потом он много думал об этом. Такая реакция была бы странной для обычного человека, но когда ты годами готовишь себя к тому, что привычный мир исчезнет, ты сживаешься с этой мыслью.

- Атом! - произнес он условное слово. - Атом, мля!!

Они поверили ему, хоть никто из них в этот момент не смотрел в окно. Без недоверчивых смешков и толкотни все легли на пол, подальше от шкафов и окон. Все, кроме Дэна, который находился ближе всего к дверям. Он кинулся в соседние комнаты, к женщинам и детям; благо, все были на этаже. Такое расстояние взрывная волна должна была преодолеть не раньше, чем за полминуты, и за это время все они успели укрыться в безопасных местах.

Скорее всего, это было излишним. Они были так далеко от возможных целей, что кривизна земной поверхности должна была их защитить, если только взрыв не воздушный. Но даже тогда неровности рельефа если не поглотят, то здорово погасят силу удара. Гнездо находилось в небольшой долине, которую с двух сторон окружали похожие на курганы холмы.

Можно было и не ложиться. Налетевший через сорок с лишним секунд фронт избыточного давления только потрепал волосы, как сильный порыв ветра. Окна задрожали, но выдержали; кроме одного на первом этаже, которое в момент удара было распахнуто, да вдобавок имело трещину.

Кто-то вскрикнул от неожиданности, но паники не было. Каждый знал, что делать. Они изучали теорию, хоть и никогда не ставили этот сценарий на первое место.

Вроде бы не было необходимости спускаться в просторный полуподвал, где раньше располагались мастерская и столовая, но они решили перестраховаться. Могли быть и другие взрывы - в том числе ближе. Вряд ли РВСН поставили бы их в известность, что в десяти километрах в тайге находится на боевом дежурстве "Тополь-М".

Окна цокольного этажа были закрыты глухими ставнями. Можно было укрепить их мешками с песком или грунтом, но Богданову ядерная война казалась детской страшилкой, и силы на это тратить было жалко.

Здесь же внизу находился и запасной бензиновый генератор, но его пока не стали включать. Хватало фонарей. Последним к ним забежал запыхавшийся Петрович. Сторож наступления Армагеддона не заметил, находясь в сортире, и очень удивлялся, куда же все пропали, чем добавил ситуации комизма.

Так они переждали восемь часов, подбодряя себя сухпаем и красным вином из НЗ. Этого времени, рассудил Богданов, достаточно, чтоб и их, и наши ракетчики сделали свое черное дело. Больше взрывов не было.

Трижды Владимир выходил и замерял показания радиометра. В первый раз, через полчаса, фон был 8 микрорентген в час, и так как до этого замеров не делали, нельзя было судить, вырос он или нет. Да и старенький гражданский прибор "Белла" был не очень точен.

Во время второго выхода Владимир услышал, как по металлочерепице, которую они всем миром настелили два года назад, звонко барабанил дождь. Отравленный? Или обычный? Он надел дождевик, сапоги и вышел на улицу. Счетчик показал 28 микрорентген/час снаружи, в помещении было уже 20. Но даже это было меньше предельно допустимой нормы для жилых помещений.

Спустя четыре часа он повторил эту процедуру. 45 и 31 соответственно.

Ерунда. За один полет на самолете получаешь 200-300, потому что слой атмосферного воздуха над головой уже не так экранирует от космической радиации. Чего уж говорить про рентгеноскопию.

Хотя в течение суток-других радиоактивные осадки еще могли выпасть, уже ясно было, что они находились в зоне слабого радиоактивного заражения, которым можно пренебречь, если не собираешься жить вечно. Вместо того, чтобы прятаться, у них было много работы.

*****

Черные тучи закрыли от них отблески зарева, поднимавшегося там, где когда-то находился областной центр. Вся мужская половина сообщества собралась в той же воспитательской. Теперь атмосфера стала совершенно иной. Не подавленной, нет. Рабочей. Или боевой. Меньше стало шуточек, подначиваний, обычных между друзьями. Исчезли пустые, ни к чему не обязывающие слова - говорили только по делу.

Из медпункта была принесена трехлитровая бутыль чистого спирта. Пожалуй, они берегли ее не для повязок и компрессов, а для этого случая. Все налили себе по стопарику чистого. Выпили, каждый думая о своем.

Со стены смотрел взглядом пророка Вождь. Для людей, воспитанных на разоблачительных передачках девяностых, он был монстром, пожиравшим младенцев на завтрак. Но для тех, кто собрался в комнате, как и для шестидесяти процентов россиян, он был тем, кто построил великую державу и спас ее от уничтожения "просвещенным Западом".

- Просрали мы ваше наследство, Иосиф Виссарионович, - сказал Владимир генералиссимусу, - Просрали.

Хотел было чокнуться с портретом, но вспомнил, по какому случаю пьют, и быстро опрокинул в себя обжигающую глотку жидкость, не закусывая. Пили за помин души тех, кто не успели открыть рта, прежде чем рассыпались пеплом. Он понимал: многих, с кем они начинали, уже можно записывать в безвозвратные потери.

Но и собравшиеся в зале многого стоили. Тут не было случайных людей. Костяк ячейки сформировался из однокашников и сослуживцев Богданова, остальные постепенно влились в процессе. Теперь, на пятом году существования ячейки, это были проверенные кадры. Здесь не было тех, кто впал в одну из двух крайностей, которые стерегут выживателя, как Сцилла и Харибда. С одной стороны, отсеялись легкомысленные и ленивые, для которых сурвайверство было только шашлыками на природе и беседами о том, "что будет, если завтра…". Богданов про себя называл таких "хоббиты" и понимал, что при реальной катастрофе они или разбегутся как тараканы по своим щелям, или повиснут на них неподъемным грузом.