Харда встретила сотнями и тысячами самовзрывающихся снарядов, выскочивших, очевидно, из необъятных информационных кладовых пустыни. Но эти беспилотные космические аппараты легко истреблялись лазерными лучами и отгонялись защитными полями.
Тогда Харда силовыми щупальцами захватила ближнюю планету своей системы. Превратив ее огромную массу в энергию, Диктатор-Сатана нанес по нашим кораблям мощный испепеляющий удар. Но мы были готовы и к этому. Корабли быстро погрузились, почти нырнули в глубину вакуумного бассейна, выставив на звездной поверхности крохотные наблюдательные зонды — своего рода перископы.
Внезапное исчезновение эскадры, видимо, озадачило Диктатора. Пока в его суперэлектронном мозгу происходили какие-то «мыслительные» операции, ищущие оптимальные решения, мы вновь всплыли на поверхность. При этом один земной крейсер по неосторожности очутился слишком близко к защитной сфере. Легко, словно играючи, Сатана схватил крейсер силовой лапой-протуберанцем и втянул внутрь сферы. Мы увидели яркую вспышку. Очевидно, один из членов экипажа сумел во время нападения солдат взорвать корабль.
Однако решительных действий суперэлектронный Диктатор предпринять не успел. Вокруг его силовой сферы мы натянули свою — энергетически мощную изолирующую сферу. Колоссальная энергия для ее поддержания поступала от ближайшей одинокой звезды по заранее проделанному нами вакуумканалу. Сатана был блокирован прочно и надолго.
На этом помощь землян закончилась. Жители планеты Аир, отработав технику рейдов во времени, сами смогут незаметно проникнуть в прошлое Харды, еще до эпохи Генератора. Там они внесут в общество такие изменения, при которых история планеты пойдет по другому пути. Парализованный и заблокированный Сатана будет безболезненно вычеркнут из реальности.
Земная эскадра еще немало дней гостила на планете Аир. Затем начался обратный путь домой. Наши вакуумкорабли перевалили через нуль-континуум на другой полюс мироздания, в свою звездную Вселенную.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Поющие луга
С высоты десятого этажа смотрю на холмистые поля и леса, на синеющие вдали пологие Уральские горы и не перестаю удивляться контрастам последних двух лет моей жизни. Кажется, только вчера я был в пустыне и видел мертвецов, выскакивающих из песчаных информационных хранилищ. А сейчас сижу на убитой зеленью веранде трехсотэтажного дома-города. Сужающийся кверху и похожий на гигантскую елку, город-сад медленно вращался, равномерно подставляя солнцу свои бока.
Та сторона города, где находится наша квартира, незаметно поворачивалась к югу. Солнечные лучи, проткнув подрагивающую листву, упали на стол и рисовали меняющиеся причудливые узоры. Шмель, чудом залетевший с полей на десятый этаж и дремотным гулом нарушивший тишину, уселся на невзрачный цветок. Раскачав его, опять загудел и тяжело переплыл на соседний цветок. Снова тишина… И не верится, что совсем недавно надсадно выли корабельные сирены, кроваво вспыхивали аварийные лампочки: наш обратный переход не был таким уж гладким. Погиб еще один вакуумкорабль, утонул в неизмеримых пучинах нуль-континуума. Вероятно, у него погасло поле хронозащиты. Корабль, как скорлупку, подхватили вакуум-изотропные, разнонаправленные потоки времени и занесли в прошлое. В очень далекое прошлое. Быть может, в пору огненно клокочущей юности Вселенной.
Земля торжественно встречала эскадру, хотя мы принесли не только радость успеха, но и горечь потерь. Наша экспедиция — заметная веха в истории космических цивилизаций обоих полюсов мироздания.
Миллиарды жителей Земли, Луны, Венеры и Марса видели на экранах, как наша эскадра, погасив фотонные двигатели, медленно опускалась на гравитационных платформах. На Камчатском космодроме находились только семьи астронавтов.
Ориона встретили Инга и шестилетняя Настя с неизменным букетом в руках. Увидев цветы, «варварски» сорванные на примыкающих к космодрому полях, Орион только крякнул, поморщился, но ничего не сказал.
Таня приникла головой к моему плечу. Потом, протянув руку, облегченно вздохнула:
— Ну, здравствуй, Странник! Звездный Скиталец!
А вечером она пригласила в Антарктиду наших общих друзей — гиперастронавтов. Гостей набралось около полусотни. Они кое-как разместились на берегу небольшого пруда. На противоположном берегу, метрах в пятнадцати от нас, склонились над водой Танины инопланетные питомцы. Кварковое солнце угасало, и в таинственных полярных сумерках светящиеся цветы переливались, окрашивая водную гладь колыхающимся семицветьем радуги. Зрелище великолепное! Но то, что мы услышали, превзошло все ожидания.
Гибкие пальцы Тани забегали по клавишам аппарата, излучающего радиоволны. Многокрасочная пульсация непривычно огромных цветов, вначале хаотичная, приобрела стройность и ритм. А в затрепетавших лепестках зазвучали тихие рассветы, шорохи трав, гул сумеречных лесов. Загрохотали морские бури, и, словно на невидимых крыльях мелодии, мы унеслись в космос. Мы слышали то волнующие, как ветер, земные легенды, то шелест иных планет, летящих в звездных пространствах…
А цветы полыхали, бросая на лица слушателей багровые, синие, зеленые отсветы.
Счастливая Таня принимала поздравления и благодарности за столь яркое и необычное светомузыкальное представление. Даже Орион, настроенный вначале весьма иронически, удивленно хмыкнул и снисходительно потрепал сестру по плечу:
— Молодец! Твои лягушки не подвели.
…Не заметил, как прошло два часа. Пирамидальный город-сад повернулся на 180 градусов, и веранда опять в тени. На севере, в тридцати километрах отсюда, в лучах заходящего солнца четко выступали очертания огромной голубой тарелки. Это новый город, чудо гравитационной техники. Он парил в воздухе над излучиной Камы и походил издали скорее не на тарелку, а на циклопических размеров цветок. Чуть наклоненный к югу, цветок медленно вращался и, подобно подсолнечнику, сопровождал наше светило, раскрывая навстречу лучам свои гигантские лепестки-сектора.
И снова вспомнилась Таня, ее увлеченность цветами и музыкой. На другой день после светомузыкального вечера в Антарктиде мы поселились в пирамидальном доме. В тот же день, вот на этой веранде, Таня делилась со мной своей мечтой.
— Природа допустила небольшой просчет, — говорила она. — В лесу поют птицы, звенят сосны, шумит листва. Выйдешь в поле — цветы… Они приятно пахнут, ласкают глаз. Но почему молчат? Они должны звучать, как музыка, петь, как птицы! Что нужно, чтобы исправить оплошность природы? Небольшое вмешательство в генетическую основу…
