Не берусь объяснить всего происходившего тогда в моем уме. Без сомнения, все, что там копошилось, должно быть приписано особым, исключительным физическим условиям, в которых я тогда находился. Всего любопытнее было возникшее у меня сомнение в своей личности. Я, если можно так выразиться, разобщился с Бедфордом, отпал от него; я смотрел на Бедфорда свысока, как на мелкое и ничтожное существо, с которым я лишь случайно был связан. Я видел в нем не более, как осла или иное жалкое животное, тогда как прежде склонен был взирать на него с гордостью, как на весьма умного и сильного человека. Теперь же я видел в нем не только осла, но потомка множества ослиных поколений. Я мысленно проследил его прошлое: его школьные годы, раннюю пору его зрелого возраста, его первую любовную встречу, — проследил не с большим интересом, чем если бы я вздумал проследить прошлое какого-нибудь муравья, копошащегося в песке… Кое-что из этого периода просветления, осталось у меня, к сожалению, и досель, и боюсь, что ко мне никогда вполне не возвратится прежняя самоудовлетворенность былого времени. Но в тот период обстоятельство это нимало не огорчало меня, так как я был убежден, что я столько же могу называться Бедфордом, как всякий другой человек, что я только дух, носящийся в тихом и ясном небесном пространстве. С какой стати мне огорчаться по поводу недостатков этого Бедфорда? Ведь я не ответствен ни за него, ни за них.
Некоторое время я боролся против этого самообмана. Я пробовал призвать себе на помощь воспоминания о каких-либо выдающихся моментах моей жизни, о нежных или сильных душевных волнениях; я чувствовал, что если бы мог припомнить какой-нибудь порыв страсти, то эта возрастающая рознь мгновенно бы прекратилась. Но этого не удалось мне. Я видел Бедфорда быстро шагающим вниз по Чансери-Лен, со шляпой на затылке, с развевающимися фалдами, стремящимся на публичный экзамен. Я видел, как он увертывался от столкновения со встречными прохожими, проталкивался между ними, даже приветствовал других подобных ему ничтожных созданий в этом движущемся канале людской толпы. Разве это был я? Я видел Бедфорда в тот же вечер в гостиной некоей дамы; шляпа его лежала на столе подле него, и он был весь в слезах. Неужели это был «я»? Далее, я видел, как он спешил в Лимпн сочинять драму, знакомился с Кавором, работал над сооружением шара; затем предпринял экскурсию в Кентербэри, из боязни отправиться с Кавором в задуманное путешествие. Неужели же это был «я»? Я не верил.
Я соображал, кроме того, что все это просто галлюцинация, происходящая от моего уединения и того факта, что я утратил всякий вес и чувство сопротивления. Я старался пробудить в себе это чувство, ударяясь головой о стенку шара, щипля свой палец и хлопая в ладоши. Между прочим, я зажег лампочку, схватил истрепанный номер «Ллойда» и начал перечитывать красовавшиеся на его задней странице убеждающие в реальности объявления о велосипедах Кетанея, о «ложках и вилках», предлагаемых одною лэди, очутившейся в бедственном положении, и так далее. Е было никакого сомнения, авторы этих объявлений действительно существуют, и говорил я самому себе: «Ведь это твой мир, и ты Бедфорд, и возвращаешься туда, чтобы провести всю остальную жизнь среди этого мира». Но червь сомнения внутри меня не унимался: «Да это не ты читаешь, это читает Бедфорд, но ведь ты не Бедфорд. В этом кроется твоя ошибка».
— Чорт побери, — закричал я. — Если я не Бедфорд, так кто-же «я»?
Но на этот вопрос не было пролито ни одного луча света, хотя самые чудовищные фантазии проносились в моем мозгу, как бегущие тени, мелькающие вдали… У меня даже явилась мысль, что я действительно нечто, существующее не только вне земли, но вне всех миров, бытие вне пространства и времени, а бедный Бедфорд был только щелкой, через которую я смотрел на жизнь…
Бедфорд! Хотя я отрекался от него, однако я несомненно был с ним связан и знал, что чем бы я ни был, я должен ощущать силу его желаний, должен радоваться его радостям и печалиться его горестям, пока не кончится его жизнь. А когда Бедфорд умрет, что тогда?..
Но довольно об этой замечательной фазе пережитых мною впечатлений!
Я рассказываю здесь об этом просто лишь затем, чтобы показать, как уединение и разлука с земной планетой производит странное и неожиданное расстройство не только в отправлениях и ощущениях каждого телесного органа, но также и в умственной лаборатории.
Во продолжение большей части этого долгого странствования я думал исключительно лишь о подобных неестественных предметах, отрешившийся от себя. Безмятежный, витая в пустом пространстве среди звезд и планет; и не только тот мир, в который я возвращался, но и озаренные синеватым светом пещеры селенитов, их шлемомообразные головы, их гигантские, удивительные машины и участь Кавора, навеки канувшего в том мире, все это казалось мне бесконечно мелким, ничтожным, не стоящим никакого внимания…
До тех пор, пока, наконец, я начал ощущать на себе действие притягательной силы земли, которая влекла меня назад, к реальной, человеческой жизни. И тут мне начало представляться яснее и яснее, что я все-таки Бедфорд, и возвращаюсь после изумительных приключений в свой мир, и легко может случиться, что я лишусь жизни при этом возвращении. Я начал выяснять себе условия, при которых мой шар должен грохнуться на землю.
Глава XXI
Мистер Бедфорд в Литльстоне
Направление моего полета было почти параллельно поверхности, когда я достиг верхних слоев атмосферы. Температура шара начала с этих пор повышаться. Я знал, что мне надо когда-нибудь спуститься. Но далеко подо мной, в темнеющем сумраке, раскинулось обширное морское пространство. Я открыл все окошки, какие мог. Постепенно я перешел из яркого солнечного света к вечерним сумеркам, и от сумерек к ночному мраку. Все шире и шире вырисовывалась подо мной земля по мере появления звезд, и серебристо-прозрачная, светящаяся ночным светом облачная вуаль стремилась окутать меня. Наконец, земля представлялась мне уже более не круглой, а плоской, потом даже вогнутой. Она уже не была больше планетой, носящейся во мраке, но целым миром, населенным людьми. Я закрыл все, кроме пространства около дюйма в окошке, обращенном к земле, и начал спускаться с ослабленной быстротой. Крепнущий ветер веял теперь уже так близко, что я мог видеть мрачный блеск волн, вздымавшихся мне навстречу. Я защелкнул последнюю полоску в окне и сидел, мрачно грызя пальцы, в ожидании спуска…
Шар шлепнулся об воду с громким всплеском. Вода разбрызгалась, должно быть, на несколько сажен кверху. Тогда я раскрыл вновь одно из каворитовых окошек и стал вновь спускаться, с каждым разом все медленнее и медленнее, пока не почувствовал, что шар прижимается к моим ногам и подскакивает все кверху, как пузырь. В конце концов я плавал, носясь по поверхности моря, и мое путешествие в пространстве пришло к концу.
