Пан улыбался – пан изволил шутить. Но мне почему-то не было смешно.
– Ну и кого ты мне сегодня привез?
Голос был прежний – расслабленный, вялый, но я заметил быстрый взгляд из-под толстых стекол. Стало ясно – уже доложили. У кого-то пятки салом смазаны.
– Четверо гостей, пан Станислав. И ребенок – младень.
– Ребенок?
Грузное тело нехотя приподнялось и вновь опустилось в глубины кресла.
– Ребенок – это хорошо. Прикажи его сразу в замок.
Я вздрогнул – так и знал! Любит пан Станислав детей!
– А гости кто? Кажется, там баба есть?
Он по-прежнему улыбался – добрый толстый пан, которого мучает бессонница.
– Не баба, – стараясь быть спокойным, ответил я. – Пани. Один из гостей – селюк из Гонтова Яра, а вот трое – паны зацные. Вернее, два пана и пани.
– Большой за них откуп дадут, как думаешь? – словно невзначай бросил пан Станислав и вновь взял в руки газету.
Разговор подходил к концу.
Похоже, пан уже все решил. Даже не похоже – решил. Сколько раз так было: ребенка – в замок, и гостей туда же. И правильно – кто же в здравом уме в гости к пану Мацапуре ездит?! А если ты цудрейтор, то и жаловаться нечего.
– Все не так просто, пан Станислав…
Газета медленно легла на стол. Из-под стекол удивленно блеснули маленькие глазки:
– Гетьмановы родичи? Или голота бесштанная?
Я с трудом сдержал улыбку. Каждый – о своем. Соврать, придумать какую-нибудь сказку? Нет, нельзя!
– Они иноземцы, пан Станислав. Очень издалека.
– И… что? – Глаза моргнули, пухлая ладонь потянулась к окулярам. – Тем лучше!
Я вздохнул. Поверит ли?
– Мир велик, пан Станислав! И в этом мире Сосудов больше, чем представляется многим. Это особые гости. Мои. Вы понимаете, о чем я?
Улыбка сгинула, словно стерли ее мокрой тряпкой. На неузнаваемом лице светлым огнем загорелись волчьи глаза.
– Ты… Ты уверен, пан Юдка? Уверен?
Я улыбнулся, хотя в этот миг улыбаться мне совсем не хотелось.
– Особые гости… Значит, откликнулись! А ты не врешь?
Теперь улыбаться нельзя. Замереть, выдержать его взгляд. Говорят, не всякий его выдерживает…
– Не врешь, вижу! Рассказывай!
Толстый вальяжный пан сгинул. Огромное тело налилось силой, широкие лапищи сжались в кулаки, а лицо!.. Таким Станислава Мацапуру увидишь не каждый день. Да и мало кто его таким видит. А кто видит – уже никому не расскажет.
– Они из другого Сосуда. Из какого, сказать трудно. Малахи разрешили им пересечь Рубеж. Они пришли за ребенком – за этимребенком…
Пан Станислав молчал, а мне вспомнилось, как мы с ним спорили. Редко кто решается спорить с Мацапурой-Коложанским, но есть вопросы, по которым даже ему нужна не покорность, а истина. Я никак не мог его убедить, что дорога между сфир все-таки есть и Рубеж проходим. Не для душ, не для бесплотных Малахов – для людей. Он очень неглуп, пан Станислав, и много знает. Но книга «Зогар» недоступна этому гою.
– Ну, говори! И подробнее!
Теперь следовало взвешивать каждое слово. Не лгать – пан Станислав звериным чутьем распознает ложь. Но и со всей правдой не спешить. О гневе Малахов ему знать ни к чему. Достаточно и того, что переход через Рубеж труден и без должной помощи его не одолеть…
– Так-так! – Пан Станислав крутанул ус, дернул щекой. – Стало быть, воин, лекаришка да колдунья. Колдунья-то хоть хороша?
Он снова шутил. Я вспомнил чернявую и тоже улыбнулся. Может, в своих краях Сале и хороша. У нас – едва ли. Во всяком случае, не во вкусе зацного пана.
– А с младенем как вышло? Что думаешь, пан Юдка?
Я пожал плечами. Что тут думать?
– Судите сами, пан Станислав. В Гонтовом Яру объявляется чужак. Не просто иноземец, а совсем другой, нездешний. Посполитые считают его чортом – случайно ли? Он подселяется к бабе, брюхатит ее, а после исчезает. И вот за ребенком приезжают оттуда…
Пан Мацапура задумался; наконец кивнул.
– Складно. Значит, дите пока оставим, но им отдавать не будем. Все одно Рубеж закрыт. А с братом того чертенка как?
– Погодим, – предложил я. – Гриня Чумака соседи крепко обидели. Из таких лихие сердюки выходят.
Он вновь кивнул и прикрыл глаза, превратившись обратно в доброго усталого пана, которого мучает бессонница средь холодной зимней ночи.
– Эка, забот привалило! И не отдохнуть! Та девка, что из Калайденцев привезли, скотина неблагодарная, хотела мне ногтями в глаза вцепиться, представляешь? Пришлось клещами все ногти повыдергивать да рот зашить, чтоб не выла! А вторая, что из Хорлов, дерево – деревом. Обнимаешь ее – молчит, кнутом дерешь – молчит. Только когда пятки припек, завыла…
На такое тоже отвечать не полагается. Да и что ответишь? То пана Станислава забава, ему виднее.
– А знаешь, в газете пишут, что война за Дунаем до весны не кончится. Может, еще на год затянется.
Глаза его по-прежнему были закрыты, но я понял: это – главное. Потому и ждал меня пан Станислав среди ночи, в замок не ушел, газетку лембергскую почитывал.
– Про то и в округе болтают, – кивнул я. – Думаю, Валковская сотня не скоро вернется. Да и вернется ли? За Дунаем, говорят, чума.
– Значит? – Его лицо дрогнуло, ямочки на щеках сгинули без следа. – Пора?
– Да, пан Станислав, пора.
Он вновь задумался, а я вдруг почувствовал знакомый запах – страшный, сводящий с ума дух горящей заживо плоти. Сколько лет хотелось забыть, не вспоминать! Не вышло – это уже навсегда.
– Откуда начнем, как думаешь?
Откуда? О том мы с ним говорили не раз, и все давно решено. Вопрос этот так, для разговора.
– С Хитцов, пан Станислав.
– С Хитцов? Ну, как скажешь…
Запах горящего мяса стал сильнее, и на миг я даже пожалел, что Смерть – худая плосконосая девчонка – в эту ночь промедлила. Чего же еще хочет от меня Святой, благословен Он?
Ответ не был мне дан, но я догадывался. Двойник! Двойник – и Пленник. Чертенок из Гонтова Яра. Не зря они встретились в эту ночь – Смерть, Пленник и Двойник.
Не зря.
Ярина Загаржецка, сотникова дочка
Знакомый рябой черкас буркнул: «У себя» – и отвернулся. Кто именно – Ярина решила не переспрашивать. Ей были нужны оба – и сам пан писарь, и его нескладный сын.
