«Почему-то» — это со слов Эзука, который абсолютно искренне недоумевал, почему никто вокруг не хочет признать, что он самый обыкновенный человек, а вовсе не «Ночная кошка».
— Он долго расспрашивал меня, что я знаю о заводе, так как считал меня одним из вас. — говорит Эзук. — А потом, поняв свою ошибку, поделился со мной своими планами по уничтожению Америки. Я никак не мог понять, при чем тут я, так как я не бегун, и помочь ему ничем не могу. Да и вообще, мои убеждения запрещают мне убивать даже животных, не говоря уже о человеке.
Все мы в этот миг переживаем момент короткого телепатического единения, так как у всех в голове рождается одна и та же фраза: «Ага, конечно!» — так как мы то знаем, что бегун без свежего мяса превращается в мясо третьей свежести спустя каких-то пару часов.
— Мадьяров смеялся надо мной, и в тот момент показался мне вполне приличным и очень интересным человеком.
— Уж этого-то у него не отнять. — встреваю я, и тут же умолкаю под неодобрительными взглядами ребят.
— Ну и, — продолжает Эзук, — Он предложил мне остаться у него в гостях на неопределенный срок. Пока я не приму решения отправляться с ним в Америку, я могу быть его гостем и чувствовать себя как дома. Я и остался… Всего на один день, так как на следующий, за завтраком, он рассказал мне о своих планах более подробно. О том, что хочет заставить работать на себя нескольких бегунов завода, и с их помощью, или без нее, захватить завод и, естественно, его ядерный центр, чтобы нанести удар по Америке. И я ушел… Остальное вы знаете.
— То есть, как, ушел? — удивленно переспрашивает Марат. — Просто встал и ушел, даже спасибо за гостеприимство не сказав? Насколько я понимаю, Мадьяр не из тех людей, которые просто так отпустят своего «гостя», особенно если он — бегун, необходимый ему для того, чтобы уничтожить Штаты.
— Да, но я то не бегун… — возражает Эзук, и Марат закатывает глаза к потолку.
— Кто ты — мы уж как-нибудь потом выясним. — Сергей предупреждающе поднимает руку, не давая Марату возможности сказать еще что-нибудь. — Не в том сейчас дело. Нам больше интересно, как ты ушел от них?
— Ну, когда я сказал, что хочу уйти, Мадьяров вспылил и сказал, что никуда меня не отпустит. Меня посадили под замок в тот же фургон, где я провел ночь до этого, вот только теперь я был не гостем, а пленником. Но мне не нравилось находиться взаперти, и я помолился Господу, чтобы он помог мне уйти. И Господь послал мне на помощь моих лесных друзей…
— Лесных друзей — это кого?
— Нескольких волков и одного медведя, который и помог мне выбраться из фургона.
Мы недоуменно переглядываемся, хотя и самолично видели, как Эзук управлялся с громадной беличьей стаей. Такое все равно не укладывалось в голове.
— И ты ушел? — спрашивает Сергей. — Просто так взял и ушел?
— Да.
Мы молчим, переваривая информацию. Первым ее усваивает, естественно, Сергей.
— Скажи-ка, Эзук, а Мадьяр не упоминал при тебе, каким образом он собирается заставить нас работать на него, и откуда у него информация о бегунах завода вообще?
— Не знаю, откуда он знает о вас — об этом мы не говорили. Но Мадьяров нарисовал мне подробные психологические портреты каждого из вас.
— Зачем? — вырывается у меня. — Зачем он все это говорил тебе?
Эзук неопределенно пожимает плечами.
— Мы просто говорили. О Безмолвии, о «Ночных кошках», о бегунах… И как-то невзначай он рассказал мне о вас. О том, что вы любите, кого ненавидите…
— Продолжай. — Сергей напрягается, вслушиваясь в каждое слово. — Как он собирался влиять на нас.
— Меньше всего опасений у него вызывали вы, Марат. Мадьяров рассчитывал просто подкупить вас. Прельстить славой, победами и властью. Он был уверен, что вы клюнете на это.
— Сволочь! — восклицает Марат. — Я не продаюсь!
— Теперь я это знаю. — успокаивает его Эзук. — И все остальные тоже. Боюсь, что и Мадьяров это уже понял, и ищет на вас новую управу. Ключ ко всем остальным — Ирина. Саму ее он рассчитывал переманить на свою сторону, используя ее сына. Вы, Сергей, не оставите ее, и пойдете следом. Единственный, на кого у него не было конкретных планом — это вы, Анатолий. Вы сам по себе, никому не подчиняетесь, и ни чем не обременены. Шанс был пятьдесят на пятьдесят — перейдете ли вы на его сторону, вместе с остальными. Впрочем, Мадьярову было бы достаточно переманить всего трех бегунов завода — по его мнению, вшестером вы бы свернули горы.
И снова «лазарет» погружается в тишину. Мы обдумываем услышанное. Каждый думает о том, как, в самом деле, легко нами управлять — и в первую очередь такие мысли лезут в мою голову. Коля… Как там дела в «восьмерке»…
— А я? — вдруг спрашивает молчавшая до этого момента Катя. — А что на счет меня.
— Извини, Катя. — Грубо осаживает ее Марат, — Но ты ему на фиг не нужна, потому как толку с тебя, как с мухи в тарелке.
— Марат! — восклицает Сергей, и тот умолкает, поняв его с полуслова.
— Эзук, а как ты думаешь, были ли слова Мадьяра о том, что он пойдет в бункер за моим сыном, чисто отвлекающим маневром? — спрашиваю, вдруг, я. — Ну, чтобы я подняла мобильный отряд и помчалась на помощь «восьмерке», лишив завод значительной части солдат и вооружения…
— Не знаю. — подумав отвечает он. — Мадьяров сумасшедший, и никогда нельзя быть точно уверенным в том, что именно он задумал, и каковы его планы на ближайшие несколько часов. Он переменчив, как погода.
— Устаревшее выражение. — машинально отмечает Толя. — Сейчас погода постоянна, как геморрой в заднице. Снег, снег, а за ним — снова снег. Сколько мы дождя не видели?
— Три года. — так же машинально отвечает Сергей, наверняка думающий в этот момент о чем-то, никак не связанным с дождями. — Значит Земля все больше остывает. Или, может, в тот день была сильная солнечная вспышка — облака нагрелись, и вот результат.
— Да о чем вы, вообще, говорите! — взрываюсь я. — Какой снег?! Какая вспышка! Там мой сын, понимаете?!
Мой мозг, кажется, начинает работать на повышенных оборотах, и в голове, из сумбура и бардака, выстраивается вполне определенная закономерность…
— Не хватает ста человек из группы Мадьяра? — сама себя спрашиваю я, не замечая, что все смотрят на меня. Не замечая жалости в их глазах… — Ста человек и его самого.
Громко взывает сирена воздушной тревоги…
— Все. — тихо, тоже сам себе, говорит Сергей. — Кончилось перемирие. Неделю нас не бомбили… Опять началось.
Я не слышу ни его, ни воя сирены. Мои мысли заняты другим.
— …Значит эта сотня либо скрывается в лесу, ожидая новой атаки, либо… Либо они сейчас на пути к «восьмерке».
