Дождавшись звонка из банка и убедившись, что деньги переведены в «Фонд вдов и сирот», инспектор с ухмылкой почиркал в протоколе, встал из-за стола и, вобрав .живот и расправив плечи, двинулся к вышестоящему начальству. Остальные инспекторы, располагавшиеся за точно такими же столами-свалками, с любопытством поглядывали на богатого арестанта.
Через несколько минут инспектор вернулся. По лицу его трудно было что-либо прочитать.
— Пошли, — объявил он. — Господин комиссар желает с тобой поговорить.
Кабинет полицейского комиссара походил на небольшой музей, а сам комиссар — на его экспонат.
Полки стеллажей ломились от всевозможных кубков, ваз и статуэток — все из золота, серебра и платины, на стенах висели золотые медали размером с тарелку, антикварное оружие в усыпанных каменьями ножнах и внушительного вида почетные грамоты в золоченых рамах.
— Можешь идти, — приказал комиссар инспектору.
Тот, заметно помрачнев, отправился в коридор. Увешанный сияющими в свете ламп орденами, аксельбантами и знаками различий толстяк поднялся из-за роскошного письменного стола, который был украшен сказочными башнями из золота и слоновой кости. Прошелся по кабинету, довольно потирая руки. Платон стоял у дверей.
— Садитесь, господин Рассольников, — любезным тоном предложил комиссар и указал на стул, стоящий посреди кабинета.
Археолог сел. Сиденье было жесткое, а спинка слишком выгибалась назад — типичный стул для подчиненных.
— В грязную историю вы вляпались, любезнейший, — покровительственно похлопав Рассольникова по плечу, изрек бочаец. — Просто на редкость грязную. Впрочем, археологи вечно копаются в дерьме. — Очевидно, это была шутка, ибо комиссар затрясся от хохота.
— Меня вляпали в историю, — твердо поправил его Платон. — И вы это прекрасно знаете.
— Увы, я знаю лишь то, что мне докладывают подчиненные, — развел руками комиссар. — Отныне за вами будут следить агенты наружного наблюдения. Так что вы должны быть святее папы римского. — Выдержал паузу. — Если хотите покинуть нашу гостеприимную планету, я сейчас же достану вам билет…
— А как же ваши заработки? — усмехнулся археолог. — Я не так бессердечен, чтобы оставить бочайскую полицию без куска хлеба.
— Говорите да не заговаривайтесь! — рявкнул мгновенно вскипевший бочаец. — Вам мало неприятностей?!
Полицейский комиссар молча шагал из угла в угол, затем сделал круг по кабинету. На ходу он громко щелкал суставами пальцев — почти как легендарный батька Махно. Наконец бочаец остановился перед археологом и произнес официальным тоном:
— Господин Рассольников, вы можете идти. Свобода вашего передвижения по Бочасте-Роки-Шиа ограничивается. Каждый день в восемнадцать часов по столичному времени вы будете сообщать в комиссариат о своем местоположении. Номер видеофона и радиочастоту узнаете у дежурного. В случае невыхода на связь будете подвергнуты штрафу в десять тысяч кредитов. При повторном нарушении — аресту. Вам все ясно?
— Яснее некуда. — Платон поднялся со стула. — Прощайте. Надеюсь, это наше последнее свидание. Комиссар только хмыкнул в ответ.
ГЛАВА 11
ЗАРАЗЕН, НО ВСЕ ЕЩЕ ЖИВ
«Как-то раз сошлись на берегу реки два рыбака и поспорили. Один говорит: „Спорим, я смогу перебраться на тот берег без лодки“. А вода в реке кишмя кишит пираниями. Здоровенного быка сглодают — не успеешь оглянуться. „Параплан, небось, припрятал в кустах, — предположил второй, неглупый мужичок. — Или пояс летучий у туристов спер“. — „Не-а, — замотал головой спорщик. — Безо всяких железок. Хошь, догола разденусь, чтоб сомнений не было, — и туда?“
«На что спорим?» — поинтересовался второй. «Да на твою жену», — без раздумий ответил первый, потому что был моложе и жены не имел. Крякнул мужичок от таких его слов, почесал затылок и говорит: «А если ты проспоришь?» Жадный он был — вот в чем все дело. «Так ведь съедят меня. Разве этого мало?» — удивился молодой. «Хочу твое поле, хибару, лодку и снасти. Завещание напиши, а староста его печатью скрепит». Согласился первый — не хотел оторопь свою казать. Гордый, видишь ли…
Сказано — сделано. Назавтра собрались рыбаки снова. А вместе с ними на берег пришли староста, соседи, сватья, братья, да и просто зеваки. Только жену мужичок с собой не взял, сколь ни просила, — не бабье это дело. Еще в обморок упадет, когда рыбки трапезу начнут.
Забрался молодой рыбак на обрыв и начал с себя одежду снимать. Зашумели односельчане, языками зацокали. А у мужичка вдруг сердце затяжелело, и воздух в глотку не идет. Озираться он стал, но спокойно вроде все, никакой нечисти не видать. Молодой рыбак уже голый стоит, срам рукой прикрывает, на ветру холодном ежится. «Ну, давай — лети, — командует ему староста. — У нас дел по горло».
Голый сплюнул под ноги, перекрестился, да и сиганул с обрыва. У самой воды подбросило его в воздух. Крылья вмиг отросли — но не маленькие, воробьиные, и даже не орла залетного крылья, а зеленого дракона, что в южных лесах обитает. Махнул рыбак раз, другой — и на другом берегу. Помахал еще маленько и унесся над деревьями — больше не видать.
«Прощайся с жинкой, простофиля», — говорит мужичку староста. «Велика премудрость — я и сам так могу», — от злости и обиды отвечает мужичок и тоже прет к обрыву, на бегу срывая с себя одежонку. От позору — уж лучше рыбам на корм. И с воплем прыгнул вниз. Над водой у него тоже крылья из лопаток прорезались. Взмах, другой — улетел следом за своим обидчиком.
Зрители потоптались, потоптались на берегу да повернули домой — дел невпроворот. А рыбаки так и не вернулись в деревню. Сладка воля — один раз вкусишь, потом не отохотишься. Жена проспоренная одна осталась на хозяйстве. Но недолго она куковала. Староста ее себе взял — хоть и немолод уже. Кашеварить, мол, дома некому. В наложницы, стало быть…»
Документ 11 (запись бочайской легенды)
Кнутсен не спешил лезть к черту в пасть. Пусть уж лучше черт сначала рыло свое покажет. Все чаще операция эта казалась Серому Лису дурацкой авантюрой.
«Подставил меня старый хрыч, ох, подставил, — думал он, массируя икры, затекшие в тщательно обустроенном „гнезде“. — За этой зверюгой флот надо посылать — не меньше, а он придумал кинуть в топку одного-единственного агента. Совсем из ума выжил Кин-ер или я чего-то не понимаю…» Наблюдательную позицию спецагент обустроил в развилке ветвей раскидистой манговишни высотой в двенадцатиэтажный дом. Это было настоящее гнездо гусегрифа — сплетенное из сухих веток и утепленное черно-белым пухом. Вокруг раскинулись наполненные опасностями джунгли. Под деревом пролегала хорошо утоптанная звериная тропа, ведущая к водопою. По ней частенько ходили и люди. Следить за тропой Кнутсену помогал командный блок размером с ладонь.
