Два хорватских штурмовика внезапно вываливаются из-за облаков и с ходу открывают огонь по колонне. Крупнокалиберные пули авиационных пулеметов выбивают в асфальте дыры с кулак величиной. Монолитная толпа, ползущая по дороге, тут же разбивается на множество осколков — люди бегут в разные стороны, бросая машины, трактора, тележки, узлы и сумки.
Штурмовики, покачивая крыльями, уносятся за зубчатую стену утесов, разворачиваются и на бреющем полете еще раз проходят над дорогой. Они прицельно расстреливают технику, дают залпы неуправляемыми ракетами по зарослям, в которых спрятались беженцы. Вспышки пламени, грохот взрывов, в воздух летят ветви деревьев — и куски человеческих тел.
Я наблюдаю за всем этим из расщелины между скалами. От бессильной злобы хочется выть. Зачем, для чего убивать тех, кто и так уже изгнан с родной земли, кто не может ответить, не может навредить? Беженцы — это не войска, фермерские трактора — не танки…
— Уроды, — выцеживаю сквозь зубы, провожая взглядом удаляющиеся штурмовики.
На дороге — мертвые тела, размочаленный скарб, тряпки. Несколько раненых кричат, взывая о помощи. Я покидаю свое убежище, лихорадочно соображая, как и чем помочь этим несчастным. Из леса выходят уцелевшие, женщины плачут, мужчины ругаются, потрясая кулаками.
На дороге позади нас появляется БМП. Это М80, «корыто». Над башенкой развевается хорватский флаг — ненавистная «шаховница». Под таким знаменем во время Второй мировой усташи проводили этнические чистки в сербских селах. Спустя полвека все повторяется вновь…
С М80 на дорогу сыплются солдаты. Они сразу открывают плотный огонь, стремясь убить как можно больше людей до того, как те успеют скрыться в лесу. Гулко бухает орудие БМП. Взрыв разносит в щепки телегу в нескольких метрах от меня.
Оглохший, с запорошенными пылью глазами, я бегу прочь от дороги, вламываюсь в заросли. Пули вжикают над головой, с тупым стуком вонзаются в стволы ясеней. Мне сейчас ясно только одно — надо уходить в горы, как можно выше. Туда, где нет ни дорог, ни троп. Там одинокого беглеца никто не станет искать. О том, что ждет меня потом, стараюсь не думать.
Главное — выжить. Не потерять контроль над ситуацией — и над собой. И словно в насмешку, конь уносит меня в тринадцатый век в самый неподходящий момент. Я взбираюсь на скальный гребень, останавливаюсь на секунду, чтобы перевести дух — и проваливаюсь в прошлое…
Над золочеными крышами Чжунду, главной из пяти столиц Великой империи Цзинь, плыл многоголосый звон колокольчиков. Так жители огромного города пытались привлечь внимание добрых духов, чтобы те помогли им отразить нападение северных варваров.
Тумены Чингисхана обложили Чжунду со всех сторон. Вечерами важные сановники и приближенные императора во главе с князем Хушаху поднимались на стены и с тревогой наблюдали за десятками тысяч костров, горящих на окрестных холмах.
Новый император, Сюань Цзун, заменивший Вый-шао, удавленного шелковым шнуром в собственной спальне по приказу все того же Хушаху, на стены не поднимался. Он сидел в своих роскошных покоях, где даже ножки кроватей были отлиты из чистого золота, и, раскачиваясь из стороны в сторону, в сотый раз перечитывал послание Потрясателя Вселенной: «Все земли твоей страны севернее Великой Желтой реки в моих руках. Тенгри довел тебя до столь ничтожного состояния, но я не рискну испытывать его терпение и готов уйти, если ты обеспечишь моих людей необходимым продовольствием и имуществом. Они говорят, что у тебя слишком много богатств, коими ты владеешь не по праву. Торопись же, ибо враждебные чувства моих нойонов по отношению к тебе растут день ото дня».
В это же самое время Чингисхан вместе со старшими женами — Борте, Есуй, Есуган и красавицей Хулан — прохаживался по цветущему лугу, с интересом рассматривая стены и башни гигантского города. Неспешный разговор, затеянный еще в ханской юрте, временами прерывался, но не заканчивался.
Начало ему положила мудрая Борте-хатун, сказавшая мужу и повелителю:
— Слишком много зверей убивают твои охотники. Слишком много шкурок сдирают с них. Придет следующий год — на кого охотиться станут?
Накануне правое крыло войска Чингисхана под предводительством трех его сыновей — Джучи, Джагатая и Угедея — захватили обширную и богатейшую провинцию Шаньси, разграбив три главных города этой области — Биньян, Фучжоу и Сучжоу. Следом была взята и дотла сожжена столица провинции Тайюань.
Посланный сыновьями к отцу гонец рассказал, что монголы истребили всех, кого встретили на своем пути, а отрубленные головы цзиньских воинов были сложены в гору, вершина которой поднялась выше самой высокой башни Тайюаня.
— Богатства, полученные сыновьями великого, не уместились и на тысяче повозок, а длина обоза с добычей превышает сорок тысяч шагов! — гордо закончил гонец.
Получив кипу шелка и золотую чашу в награду за верную службу и хорошие вести, гонец, пятясь, выскочил из юрты. Вот тогда-то Борте и произнесла, не глядя на мужа, слова об охотниках.
Потрясатель Вселенной, услышав их, сердито засопел. Есуй и Есуган переглянулись. Они хорошо знали — когда муж и повелитель чем-то недоволен, он всегда раздувает ноздри. Знали сестры-татарки и то, что хотя их всех, включая выскочку Хулан, и именуют старшими женами, но только медведица Борте, прозванная так за некоторую грузность, может говорить Чингисхану все, что она думает в тот или иной момент.
И только ее Потрясатель Вселенной всегда выслушивает до конца и только ей он прощает все.
Вот и сейчас, посопев, Чингисхан проворчал:
— Цзинь нанесла моему народу много обид. Они еще не отплатили сполна.
— Лишь Вечное Синее небо знает, где предел мести, — не согласилась Борте.
— Победоносные нукеры нашего господина втопчут всю Цзинь в грязь! — воскликнула худенькая, смуглая Хулан, потрясая сжатыми кулачками.
— Помолчи! — буркнул Чингисхан и девушка осеклась.
— Если мне будет позволено, я скажу… — начала Есуй, но и ее остановил Потрясатель Вселенной.
Поднявшись, он откинул полог юрты и махнул рукой:
— Воздух здесь застоялся, застоялись и мысли. Сегодня Тенгри даровал нам звезды. Пойдемте любоваться ими.
Завидев Чингисхана в сопровождении жен, стражники-турахуды тут же окружили их тройным кольцом, почтительно держась на расстоянии ста шагов.
— Цзинь — враги мне, — сказал Чингисхан. — Отчего я должен думать о сохранении жизней их подданных?
— Ты всегда хотел, чтобы монголы жили в мире, — напомнила Борте. — А разве возможен мир, когда рядом лежит страна, где рано или поздно подрастут дети убитых монголами родителей?
