— Вам знакома эта вещь? — Пилипенко достал из кармана смотанный в кольцо поясок и развернул перед газами Щеглова, будто выпустив на волю змею.
— Это поясок.
От внимания Жарова не ускользнуло, что Щеглов напрягся.
— От какого платья? Вы видели на ней красное платье?
— Красное платье, красное платье… — пробормотал Щеглов, бегая глазами и потея, несмотря на прохладу в салоне машины. — Нет, не припомню.
Еще один поворот, и они въехали на стоянку, вышли, вразнобой хлопнув дверцами. Пилипенко внес в память своего аппарата телефон Щеглова и попросил его не покидать Большую Ялту в ближайшие дни.
— Вот откуда такое разнообразие нарядов, — сказал он Жарову, когда Щеглов скрылся за поворотом лестницы. — Девушка просто очень хотела понравиться человеку, которому она была безразлична. Чувствую, что мотивы и причины преступления где-то здесь, и связаны они со Щегловым. Он явно в чем-то лжет. А парень тот не виноват.
— Ты что же, веришь этому предприимчивому юноше? Что он нашел спящую девушку, подобрал ее сумочку и скрылся?
— Не знаю, в каком виде он нашел девушку — спящей или уже мертвой. Но это не он убил и растерзал ее. Допустим, дело было так. Девушка спустилась на пляж. Первая цепочка следов, ведущая в одном направлении. Она загорала, потом уснула. Вскоре появился парень, соблазнился сумочкой, взял ее и удалился. Цепочка следов с востока — туда и обратно. Затем появились те, кто сделал с девушкой все это… Гм! Не получается. Двое могли прийти с запада — две цепочки туда и обратно. Остается одна цепочка с востока, и совершенно не ясно, кому она может принадлежать. Разве что…
— Наблюдательный пост!
— Именно. Был некто, следивший за девушкой, следивший упорно и тщательно. И юношу, который украл, и тех двоих, кто изнасиловал, он видел сверху. Когда все было кончено, он спустился вниз, ему и принадлежит последняя восточная цепочка.
— Зачем ему спускаться?
— Чтобы удостовериться, что девушка мертва. Или, может быть, чтобы забрать какую-то вещь. Думаю, что ответ зашифрован в черновике письма, которое пыталась написать девушка. Во всяком случае, мальчишка пойдет за кражу сумочки, но никак не за убийство и изнасилование.
— Почему ты так уверен в его невиновности?
— Слушай, у тебя есть глаза или нет? На теле парня ни одной царапины. Чистые руки, неповрежденные фаланги пальцев. Как можно так жестоко избить жертву и самому остаться совершенно чистым?
В этот момент телефон следователя зазвонил. Жаров слышал в трубке взволнованный голос, похоже, принадлежавший эксперту Минину.
После этого разговора следователь казался даже не озабоченным — ошарашенным.
— Леня говорит, — глухим голосом сообщил он, — что сперма во влагалище жертвы принадлежит именно ему, этому голубоглазому невинному юноше.
* * *
Пилипенко положил на стол перед задержанным данные экспертизы. На допросе, не считая стенографистки, присутствовали Минин и Жаров. Журналист стоял, привалившись к подоконнику. Все смотрели на юношу с тревожным любопытством, следователь внутренне клокотал, что было видно по пульсирующей жилке на виске. Его профиль заострился, словно у покойника, казалось, что он сейчас бросится на подозреваемого, чтобы собственными руками свершить правосудие.
Парня звали Олег Горенко, ему было семнадцать лет, он приехал из Донецка — на деньги родителей, которые решили таким образом премировать его по случаю окончания школы. Здесь, в деревне, можно было снять комнату без удобств по самой низкой цене, что он и сделал.
— А теперь ты расскажешь подробно, что произошло вчера на пляже, — сказал Пилипенко. — Это твой последний шанс сказать правду. Мы имеем достаточно оснований, чтобы передать твое дело в суд. Но чистосердечное признание облегчит твою участь, и приговор будет мягче.
Жаров понял, что Пилипенко лукавит, все присутствующие в кабинете, кроме самого Олега, знали, что парень обречен: каким бы мягким ни был приговор, вряд ли с такой статьей он выйдет из зоны живым. Жаров даже заметил некую печаль в глазах стенографистки: девушка уже жалела этого Олега, предполагая его судьбу, жалела не как преступника, совершившего ужасное убийство, а как красивого голубоглазого мужчину.
— Я расскажу, — сказал он. — Я молчал, потому что… Стеснялся, вы понимаете?
Олег бросил взгляд в сторону стенографистки и вдруг покраснел. — Я не могу говорить об этом при женщине.
— Лена, выйди, — приказал Пилипенко, не поднимая головы.
Жаров знал, что беседа записывается на магнитофон, и стенограмму можно сделать позже. Лена захлопнула свой блокнот и вышла из кабинета, бросив на парня взгляд из дверного проема.
— Вчера утром я пошел купаться, — начал наконец он. — И увидел девушку. Она сидела на одеяле. Она что-то делала со своей головой. Я подошел и увидел кровь, девушка вытирала голову полотенцем и смотрела на полотенце, которое было в крови. Я стал ей помогать. Как я подумал, девушка упала и ударилась затылком о камень. Поскользнулась, наверное, когда выходила из воды, ведь там скользкие камни, вы знаете. И я увидел рану у нее, волосы слиплись от крови.
Жаров и Минин переглянулись, у Минина было удивленное лицо, он скептически покачал головой.
— Тогда я нашел в ее сумочке флакон духов, они ведь на спирту. И промыл девушке рану.
Слушая, Пилипенко задумчиво теребил свой ус: похоже, он верил Олегу, имея в виду, что флакончик в сумочке-чебуреке был действительно пуст, а на пляже было найдено окровавленное полотенце.
— Мне удалось остановить кровь. А после мы сидели рядом. Она плакала, я ее утешал… И мы полюбили друг друга! — вдруг повысил голос парень.
— Что? — не понял Пилипенко.
— Полюбили, и все! С первого взгляда, разве так не бывает? Я полюбил ее, она полюбила меня. И мы занялись любовью.
Пилипенко мрачно смотрел на парня, подперев щеку рукой, Минин опустил голову, чтобы никто не увидел его невольной улыбки. Жаров чувствовал, что часть истории — действительно правда, но никак не мог понять, где граница, отделяющая ее от лжи.
— Потом девушка уснула, — продолжал Олег. — Ну, тогда я взял ее сумочку и ушел. Сам не знаю, как это вышло… Когда я доставал флакон с духами, то увидел в сумочке деньги… Ну и… Вот…
— О чем вы с ней говорили? — спросил Пилипенко.
— Так… Мы почти и не говорили. Все было ясно по глазам. Любовь, понимаете? — Парень почему-то глянул на пустой стул, где только что сидела стенографистка. — Правда, она говорила что-то, но как бы сама с собой…
— Как?
— Ну, она как будто обращалась к самой себе или к кому-то, кого не было видно.
