Но она не стала смеяться. Присунулась, глаза круглые, вишнёвые, и в них, как в смоле, завязли лучики. 'Индеец? - шепнула мне. - Здорово! А я...'
Она замолчала, прикрыв рот ладонью, другой рукой схватилась за ветку у меня над головой. Пахло вишней. Я подумал: это от Лильки так пахнет, или от горячей смолы?
Ветер шевельнул её волосы, вишнёвые глаза оказались совсем близко.
Мне отчаянно захотелось сделать что-то, чтобы стало понятно... Я потянулся к древесной ране, что у Лилькиных ног, зажмурился и отломил податливый комок смолы. Ничего не случилось, дерево не дрогнуло, Лилька права, деревьям не больно. Зачем мама обманывала?
Я понюхал смолу. Нет, не пахнет ничем. Лежит, светится не хуже, чем янтарь.
Я снова умостился в развилке, глянул исподтишка на Лильку и понял: ей тоже хочется быть индейцем и жить на индейском дереве. Мне бешено захотелось, чтоб стало так, и чтоб было всегда, но я должен был что-то для этого сделать. Что? Я не знал.
Тогда я протянул Лильке смолу: 'Это тебе'. Она взяла, сжала в кулачке, шепнула: 'Я теперь тоже индеец?'
- Индейка, - поправил я. Девчонка же.
- Ты индеец, я индейка! - в восторге завопила она и запрыгала как бешеная, аж листья с дерева посыпались.
- Я индеец, ты индейка, - подтвердил я. Уцепился крепче и её поймал за руку, чтоб мы оба не грохнулись. Чего она скачет? Индейцы так себя не ведут, думал я. Но что с неё возьмёшь, девчонка...
- Вот ты где! - услыхал я вдруг мамин голос. - Я тебя зову, а ты тут... Ян! Да ты не один!
Заметила. А всё Лилька: вопила, прыгала, - заметишь тут.
- Люба! - кричала мама, стоя под деревом. - Люба, иди сюда! Твоя тоже тут. Ян! Тебе сколько раз говорил дедушка, чтоб не лазил на вишню? Слезай сейчас же! Любочка, мой опять забрался на дерево и твою затащил. Я кричу-кричу, чуть голос не сорвала, а они здесь сидят, молчат. Ян, я кому говорю, слезай! Представляешь, Любочка, ищу его и вдруг вижу, с дерева нога свесилась. Ах ты, думаю... Ян! Слезаешь или нет?
'Зря, - думаю, - я на Лильку думал, это я сам ногу с дерева свесил. Не увидь мама ногу, в жизни бы не нашла'. И так я на себя за это разозлился, аж в глазах потемнело. Свесился вниз и кричу:
- Не слезу никогда! Я здесь живу, это моё индейское дерево! И Лилька теперь здесь живёт! Мы индейцы!
- Да! - Лилька им. - Он индеец, я индейка! Вот у меня есть...
И сверху им показывает комок смолы, как будто они видеть могут.
- Лилечка, не шевелись! - забеспокоилась тётя Люба. - Лилечка, девочка, осторожно!
Тут мама тоже занервничала:
- Ян! - слышу, уже не шутит. - Ян, слезай! Вот сейчас позову деда, он возьмёт лестницу!..
Придётся слазить, думаю. И так, думаю, влетит, а если Лилька упадёт от их воплей, дед мне вообще оторвёт голову.
Ну, слез кое-как, коленки ободрал, спрыгнул, стою рядом, а они вдвоём Лильку с дерева снимают: 'Ох, Лилечка, ох, осторожно... Лиля! Ты смотри, что с сарафаном сделала! Что это у тебя в руке? Брось, вся в смоле вывозишься!'
- Это не смола! - кричу - Это индейский янтарь!
- Да! - пищит Лилька, на глазах слёзы, вижу - поняла, что сейчас влетит за сарафан и за то, что залезла на дерево. - Да! Это мне Ян подарил, потому что он мой индеец, а я его индейка!
Как они смеялись...
Я злился! Думал, взорвусь, так злился. А тётя Люба глаза вытирает и говорит Лильке:
- О-ох! Насмешила, индейка. Отдай индейский янтарь Яну, пойдём, тебе обедать и спать пора.
И Лилька отдала. Мне обидно стало - жуть. Гляжу, тётя Люба её тащит за руку, а Лилька оборачивается, уходить не хочет.
- Ян, ты куда нацелился? - спрашивает мама и руку держит крепко. Но всё-таки я у неё вывернулся.
- Ян!
Дудки, думаю, не отдам я Лилю. Она моя индейка. Сама ведь сказала. Тётка Любка если так не отпустит, у меня в доме спрятано ружьё. Только надо быстро и чтобы не скрипнула ступенька. Я сделал вид, что от мамы прячусь в малиннике, а сам продрался сквозь, обежал вокруг дома (чуть не загремел - вечно грабли валяются) и в дверь. Ступенька. Тихо, чтоб не скрипнула. Здесь не как в городе - всё каменное. Здесь - всё деревянное. Дед говорил, дачный дом - живой. На даче всё живое. Дом, деревья. Но зачем мама соврала, что деревьям больно? Вот ружьё.
Когда я крался, прячась за живой изгородью Лилькиной дачи, в руке у меня было заряженное ружьё. Приклад удобный, с насечкой, индейский. Меньше, чем у ружей в тире, но мне - в самый раз. И тётке Любке в самый раз, чтоб испугаться. Так я думал, отводя рукой плеть дикого винограда, чтоб не мешал целиться.
Но она не испугалась.
Стыдно вспомнить, что было дальше. Злая тётка Любка поймала меня, потащила к маме, и тут уж не получилось вывернуться. Влетело мне тогда и за то, что не послушался, и за то, что заряженное ружьё на человека направил.
Я стоял в углу и думал: если всё равно она не испугалась, какая разница, заряжено или нет? Ведь пробками заряжено! Вот если бы не пробками... И янтарь, мама сказала, ненастоящий. Сказала: миллион лет надо, чтоб окаменел. А я хотел, чтоб он сразу. И чтоб вместо пробок ружьё было заряжено хотя бы такими пульками, как в тире, тогда бы я им показал, что я настоящий индеец, а Лилька - моя индейка.
Кусок смолы потерялся на следующий день. И вот - нашёлся теперь. Тёплый, мягкий. Не успел окаменеть. А рука у меня такая, будто миллион лет прошло. Что со мной? Где я?
***
- Я индеец, ты индейка, - бормотал Ян Алексеевич Горин, разглядывая смолу. - Лилька... Если бы пульками было заряжено... Миллион лет... Что со мной? Где я?
- Всё в порядке, Ян Алексеевич, - рокотал доктор, пытаясь схватить руку Горина. - Всё хорошо. Мы вам поможем. Сейчас поведём вас...
Но Ян сжал смолу в кулаке и пытался вывернуться.
- Помогите, Володя! - пыхтел Синявский.
- Митя, оставьте, - порекомендовал инспектор, следя за тем, чтобы ни в коем случае не причинить боль. - Дайте ему спрятать в карман. Ян, не волнуйтесь, никто не отберёт.
Сунув смолу в карман пижамы, Горин несколько успокоился, во всяком случае, больше вырваться не пытался.
Володя отпустил ворот его пижамы, поднялся с кровати и сунул руки в карманы.
- Кто вы... такие? - неуверенно, словно пробуя голос, спросил Ян. На инспектора смотрел исподлобья.
- Это пока не имеет значения. Главное, что вы очнулись, - ответил Володя.
- Я в больнице? Где мама? Что со мной?
- Мы объясним позже, - поспешно перебил его доктор. - С вами всё в порядке. Сейчас мы вас проводим, вставайте.
- Я вас знаю! - заявил Ян. - Вы мне делали укол. Куда вы меня? Опять уколы? Где мама? Почему я не помню?
- Никаких уколов, - с принуждённой весёлостью ответил доктор. - Ничего, кроме прогулки по коридору и водных процедур. Будете хорошим мальчиком, Ян Алексеевич, я покажу вам кое-что интересное. Ну, идёмте же.
- Вы всё врёте, - убеждённо проговорил Ян, но всё-таки поднялся и двинулся к двери аппаратной.
