«Прежде всего, приложив к этому максимум усилий, нужно тайком сделать нейтрино-передатчик и связаться без ведома дюлийцев с Землей. Все наши передачи через Дюлийский центр связи либо корректируются до неузнаваемости, либо вообще не выходят в эфир. Нужно немедленно действовать».
«Николиан Джерри от нашего имени проводит регулярные передачи на Землю. Сегодня он сам мне об этом сказал. Негодяй! Он уверяет Землю: на Дюлии все в порядке, и каждому из нас будто так понравилось здесь, что мы решили не возвращаться домой. Мерзавец! Однако он просит Землю на всякий случай отправить на Дюлию пустой корабль, так как наш лайнер признан совершенно не пригодным к полетам. Все еще никак не могу понять этой просьбы Николиана. Скорей всего какой-то очередной коварный план… Необходимо срочно заканчивать монтаж передатчика. Земля должна поскорее узнать правду…»
Это произошло десять лет назад…
Космопорт был переполнен. Как только замолк могучий рокот посадочных двигателей, как только развеялись тучи пыли, поднятые ими, и немного остыли сопла ходовых аннигиляторов, к кораблю ринулись тысячи встречающих.
Феррос Вейн вышел первым.
Никто не ожидал такого пышного приема. Невероятный общий шум, приветственные возгласы, радостный смех и улыбки, улыбки, улыбки…
Феррос вышел и остановился на первой ступеньке.
Чистое небо. В небе яркое солнце, чужое солнце, но так похожее на земное, такое же теплое, ласковое.
Прищурился от яркого света. «Приветствуем, братья!» — вырвался из общего шума чей-то могучий голос.
Вейн улыбнулся в смущении, помахал рукой.
Заранее было решено, треть экипажа останется на корабле до тех пор, пока не убедятся в полной безопасности оставивших корабль.
Из толпы вышел худощавый, очень возбужденный мужчина.
— Я Николиан Джерри, — произнес он, вытирая слезы радости. — Добро пожаловать, земляне! Дорогие наши «земляки»! Не волнуйтесь! У нас на Дюлии уже все в порядке, все хорошо. Унесся тот проклятый «Циклоп»… Можете не волноваться. Друзья! Братья! Дорогие наши!.. — Николиан замер в объятиях профессора Ферроса. — Спасибо вам за то, что прилетели, — шептал он. — Спасибо. У нас все хорошо на Дюлии. Все здесь очень хорошо, лишь до Земли далеко… Вы насовсем?
— Пока не знаем, — ответил Феррос.
Дюлия была информирована о прилете астролайнера с Земли. Однако истинная цель прилета, безусловно, осталась в полной тайне.
— И не нужно нам сочувствовать, — усмехаясь, говорил Николиан Джерри. — Нам удалось ловко выкрутиться. Мы не утратили земного задора, земной уверенности в победу. Вы увидите наших детей! Познакомитесь с нашими наследниками!
Ферроса Вейна подхватили на руки и понесли. А за ним и всех остальных, кто выходил из корабля. Земляне были потрясены и растроганы. Треть экипажа, как и договорились, оставалась на корабле. Но на следующий же день Феррос Вейн отдал приказ переходить всем в прекрасные помещения, выделенные «для братьев, для друзей». Приказ, явившийся фатальной ошибкой.
Ни в коем случае нельзя было оставлять корабль без присмотра. Тщательное медицинское обследование прибывших еще больше усыпило бдительность.
— Дорогие друзья, в каждом дюлийском помещении имеется блок системы медицинского наблюдения.
Осуществляется постоянный контроль за эманационным спектром каждого жителя, анализ биотоков, газовая идентификация… За последние годы — мы сделали все для обеспечения здоровья каждого дюлийца, и особенно землянина.
Из дневника Сандро Новака
«Только Николиан Джерри и его сообщники знают правду о Дюлии, о комбинате «Виктория». Все наши переселенцы, «осчастливленные» реминисом, ничего не знают и знать не хотят.
Система Николиана действует безотказно.
Вчера исчезли Антон и Василий, исчезли одновременно с теми, кому они рассказали об истинном назначении комбината «Виктория». Ужасно…»
Почти каждую ночь врывались в переутомленный мозг видения, и по одному, и по нескольку сразу. Мучили, обессиливали. Все похожие друг на друга и в то же время чем-то отличающиеся. Отец. Мать. Пойма Днепра под Киевом. Аленка в розовом, с зеленым орнаментом, платьице.
— Я скоро вернусь, — говорил он ей каждый раз.
Но Аленка не улыбалась обычной для себя беззаботной детской улыбкой, смотрела бесстрастно, точно каменная (а позади нее, как в кино на втором плане, проплывали далекие дубы на другом берегу поймы, голубые воды, облака на синем небе); ее взгляд волновал, тревожил каждую клетку уставшего тела, и Сандро стонал… Мори-Дю часто будил Новака, беспомощного и беззащитного перед ночными видениями:
— Сандро-Дю… Проснись… Тебе плохо?..
— А-а-а… Ты жди, я скоро вернусь…
— Ты плачешь, Сандро-Дю… Почему?
— Это ты, Мори, — разочарованно говорил Новак.
И Мори начинал его успокаивать, утешать. Заученными фразами, как его учили утешать землянина.
— Ты плачешь, Сандро-Дю… Почему?
— Мори, оставь меня. Все хорошо. Оставь… Не нужно.
А память исстрадавшегося тела хранила воспоминания.
Сандро вновь засыпал, и вновь приходили видения.
Появлялся отец. И, как прежде, на Земле, опускал ему руку на плечо.
— Папа?
— Что, сынок? О чем ты думаешь?
— О жизни.
— Что же ты о ней думаешь?
Чувствуя сильную руку отца, Сандро умиленно улыбался во сне.
— Жизнь так сложна и прекрасна.
— Она простая, сынок.
— Простая?
— Да. Очень простая, если жить честно.
— Но как же, папа…
— Поверь мне, сынок. Ты еще очень молод. Ты еще совсем ребенок…
— Мне двадцать шесть уже.
— А мне лишь шестьдесят один, сынок.
— Меня изнуряет ожидание.
— А что ты ждешь, сын мой?
— Любви…
— Так… — таинственно говорил отец, а Сандро с восторгом всматривался в отцовские черты лица. — Мы живем, пока любим эту жизнь…
— Но человек не может так долго ждать, папа.
— Не хочет…
— Ожидание изнуряет…
— Закаляет, сын. Поверь.
Разинутая пасть льва, слюнявая и омерзительная, нависала над Новаком и улыбалась ему своей жуткой улыбкой.
— Я люблю тебя, — говорил лев. — А ты меня любишь?
— Мори-Дю… Все хорошо. Оставь меня…
— Давай примем по таблетке реминиса, — говорила ему мать, и ее каштановые волосы поблескивали в лунном свете сказочными искрами. — Только по одной таблеточке, и все сразу станет красивым и осмысленным, будто в кино. Начнут проплывать картинки за окном, а мы будем сидеть, как в зале, и смотреть, но нам покажется, что это не кино, а сама жизнь, и мы ее активные участники, герои происходящего за окном. Умные люди изготовили реминис. Все прекрасное, приятное всплывает в нашей памяти, а все плохое вообще не появляется…
