Уладили все формальности. Началась разгрузка. Экипаж поспешил вернуться на борт корабля.
Николиана впустили на борт корабля с явным нежеланием.
— Я хотел бы повидать командира.
— Кто вы? — сдержанно спросил биокибер.
— Я Николиан Джерри, научный руководитель дюлийского комбината «Виктория».
— По какому делу?
— Мне хотелось бы поговорить с командиром как землянин с землянином.
Долго не было никакого ответа. Наконец медленно открылся люк деклимационной камеры.
Командира звали Антоном Пульсаром.
Они сели к столу в голубом холле «Медины». Пульсар не снимал защитного костюма. Разговаривал через фонотранслятор на груди.
— Вы действительно боитесь нашей Дюлии? — спросил Николиан.
— Неужели вы думаете, что я разыгрываю осторожного космоисследователя? Да, я боюсь. Мне, друг, только тридцать восемь. И я еще хочу увидеть своего сына или дочку…
— Но вам же известно, что на Дюлии все уже нормально…
— Я очень рад, что у вас… все в порядке…
— Значит, не верите…
— Верю… Но боюсь… И не понимаю вас…
— Меня?
— И вас тоже. Не понимаю тех, кто живет на Дюлии и думает, что искусственная репродукция что-то решит… Вам нужна была эта планета, эта дикая, красивая планета, чтобы чувствовать себя здесь первыми людьми на ней… Но людьми… Очень грустно, тяжело все случившееся… Трагедию вашу земляне считают и своей трагедией. Но… Кому нужна ваша «Виктория»? Нет никакой надобности осваивать планету такой ценой. Да, все очень грустно и…
— Вы просто не понимаете нас… А я понимаю каждого из шестисот тысяч… И они понимают меня. Кстати, мой отец — Вилли Джерри всю жизнь был астроисследователем… У меня нет матери… Отец заказал вырастить меня из клеток своего тела. Он хотел иметь последователя, наследника… И я не вижу никакой разницы… Для моего отца это не было трагедией…
— Простите, если обидел вас своим непониманием… Но, собственно говоря, по какому делу вы пришли ко мне?
Николиан внутренне весь напрягся. «Иного выхода нет. Если не он, так кто-нибудь другой, кого тоже будет жаль. Отец говорил: «В жизни всегда о ком-либо приходится жалеть».
— Дела, как такового, у меня нет… — тянул время гость.
Командир нетерпеливо откинулся в кресле. Николиан с громкими возгласами: «Что с вами, командир? Вам плохо?» — метнулся к нему и тут же сжал патрубок газообменника, ловко нащупав его под эластичным материалом серого комбинезона на шее и продолжая с наигранной тревогой кричать:
— Что с вами? Вам плохо?!
Николиан Джерри повалил его на пол, имитируя падение капитана, беспрерывно повторяя: «Что с вами, командир? Что с вами, командир?» Пульсар попытался оттолкнуть Николиана, хотел спросить гневно:
«В чем дело, в конце концов?!» Но Джерри дико закричал, заглушая голос капитана:
— Быстрей сюда! Командиру плохо!
Наконец он нащупал левой рукой под клапаном аксилярной впадины (он хорошо знал эти комбинезоны) тонкий, мягкий проводник, идущий к фонотранслятору.
Ему удалось подцепить его пальцем, словно крючком, через эластичную ткань защитного костюма, рвануть изо всех сил и почувствовать, что проводник оборвался.
Теперь не стало слышно хриплого дыхания Пульсара.
— Пальцами правой руки он продолжал сжимать патрубок газообменника, одновременно имитируя, что левой делает массаж сердца. Пульсар пытался обороняться, но время было упущено. Он задыхался. Глаза вылезали из орбит. Когда на крик Николиана прибежали другие члены экипажа, ворвались без комбинезонов, в легких спортивных костюмах, наспех разгерметизировав голубой холл, они не услышали уже от своего командира ни слова. Тело Пульсара конвульсивно вздрагивало.
— Похоже на внезапную остановку сердца, — объяснял Николиан, поднимаясь. — Но все должно быть хорошо… Мне удалось запустить сердце… Наружный массаж… Немедленно вызовите машину из нашего медицинского центра.
Друзья Пульсара были ошеломлены.
— Все произошло внезапно. Мы разговаривали… Вдруг я увидел, что ему плохо… он побледнел, зрачки расширились… Я сразу же начал звать вас и старался хоть чем-то помочь… Наружный массаж сердца…
Антон Пульсар будто бы пришел в сознание, тяжело дышал, уставившись глазами в одну точку. Над ним склонились.
— Антон! Антон! Что случилось? Что с тобой?
Но он лишь беззвучно шевелил губами. Никому и в голову не пришло, что фонотранслятор отключен.
— Ты что с ним сделал?! — закричал кто-то из команды. — Что?! — и бросился на Николиана.
Но его остановил другой:
— Этот парень говорит правду. Я сидел в операторской, слушал их разговор, наблюдал на экране… Было так, как он говорит… Нужно немедленно вызывать машину… Если и вправду была остановка сердца, этим нельзя пренебрегать…
Николиан больше не проронил ни слова. В дальнейшем события развивались не менее молниеносно. Джерри сопровождал Пульсара до самой «Виктории». Остальное завершилось быстро…
Потом Николиан плакал. Плакал искренне… от радости.
«Мы ничего не смогли к сожалению, сделать. Операция прошла удачно… Мы вживили сердечный стимулятор… У нас на Дюлии нет ни одного сердечного протеза… Клянусь вам, мы сделали все, что могли… Но сердце отказало…»
К тому времени у Николиана Джерри было семь верных ему единомышленников. Один из них — хирург.
Тело Пульсара вернулось на Землю.
Вскоре после отлета транспортного корабля комбинат «Виктория» начал функционировать.
Николиан Джерри, появись малейшая возможность, поставил бы памятник Антону Пульсару на центральной площади города.
Это было первым его преступлением. Однако сам Николиан иначе оценивал собственный поступок.
«Конечно, подобным нельзя во всеуслышание гордиться, о нем никому не расскажешь, однако в каждом деле существует черновая, неблагодарная работа. И если припомнить, то в человеческой истории отыщется гораздо больше таких черновиков-заготовок, чем благородных добрых деяний, — убеждал, успокаивая, себя Николиан. «Зерна сегодняшнего добра вырастают на перегное вчерашнего зла», — говорил как-то отец. Разве не верно? Человечество размножает и выращивает на животноводческих фермах и потом забивает своих эволюционных предшественников спокойно, без сантиментов, для питания, одежды и прочих нужд. А сколько жизней принесено в дар смерти самими людьми в бесчисленных войнах?! Сколько астроисследователей погибает в глубинах вселенной?! И просто от старости…
Такова сама жизнь, ее финал! Разве при всем этом шестьсот тысяч наших калек-переселенцев не имеют права попытаться стать счастливыми победителями своего недуга?! Порой простые условности становятся непреодолимым барьером прогрессу… Разумная ложь во сто крат полезнее правды… Люди хотят чувствовать себя справедливыми и мудрыми, добрыми и честными, они согласны, чтобы их обманули, но красиво и умно, только бы убедили их, что они именно такими и являются, какими мечтают себя видеть… Так нужно же кому-то стать чернорабочим…»
