На поэте-испытателе были совсем не те крылья, которые сконструировал Алексей Возможный. Каждый из восемнадцати соавторов внёс свою творческую лепту в их усовершенствование, и в них ничего не осталось от изобретения Возможного.
Да, эти творчески переосмысленные крылья были совсем иными. У Возможного они по форме приближались к лебединым, в новом же варианте они напоминали крылья нетопыря. Возможный смастерил свои крылья из материалов несолидных — из каких-то там деревянных планочек и холста; крылья НТЗ «Гусьлебедь» были сделаны из стали (требование крыловеда-антиаварийщика) и позолочены (требование крыловеда-эстетика). Вспомогательное оборудование у крыльев Возможного было почти невесомо и незаметно; у новой модели к спине готовящегося к полёту (в данном случае — к спине Переменного) крепился мощный мотор. От мотора к крыльям для приведения их в движение шли тяги. Так как мотор нуждался в горючем, то был сконструирован десятилитровый бак, находившийся на том месте человека, где спина переходит в ноги. От бака к двигателю тянулся шланг. На пятках испытателя было нечто вроде шпор, соединённых тросами с мотором. Чтобы завести мотор, нужно было дрыгнуть правой ногой, а чтобы выключить его — левой.
Виктуар Площицын, выполнявший роль радиокомментатора, из кожи вон лез, чтобы заполнить все не предусмотренные программой паузы. Он безостановочно говорил, пока прилаживали на Переменном крылья, пока привозили и расстилали солому. Но к концу Виктуар выдохся, начал повторяться, и стало заметно, что он уже не знает, о чём говорить.
Положение становилось двусмысленным. Поэт-испытатель стоял на вышке и не хотел лететь. Он с тоскливой надеждой всматривался в лица приглашённых, ища сочувствия. Наконец его взгляд встретился со взглядом Лежачего, и тот поднял руку на уровень груди и сжал её в кулак. Тогда Переменный, закрыв глаза, подошёл к краю площадочки и дрыгнул правой ногой.
Мотор дико взревел, синие выхлопы дыма и протуберанцы пламени возникли за спиной испытателя. Что-то заскрежетало, захлопало, завыло. Зрителей охватила паника, и они, опрокидывая стулья, кинулись вон со двора. Переменный косо взмыл в воздух, перевернулся на лету и повис в пространстве вниз головой. Затем мотор заглох, и испытатель рухнул на солому, обливаясь кровью и бензином. К нему поспешили немногие не поддавшиеся панике люди, среди которых был и Возможный, и сняли с него лётные доспехи. К счастью, поэт отделался ушибами, а кровь текла хоть и обильно, но только из разбитого носа.
На другой день в заведение пришла весть, что скандальной неудачей с крыльями заинтересовались не только в БЭБИ, но и кое-где повыше. А ещё через день стало известно, что Лежачий снят, а на его место назначен человек совсем из другого ведомства — известный, авиаконструктор Несклонный, причём ему даны весьма широкие полномочия и право действовать через голову. БЭБИ.
Ещё через день вышел очередной номер многотиражки, в котором крыловеды заведения всячески разоблачали Лежачего. Так, Стриптизоявленская в своей заметке утверждала, что Лежачий никогда и не был учёным, что он втёрся в заведение по блату, а до этого служил помощником затейника на экскурсионном теплоходе, где составлял музыкальные программы.
В этом же номере было помещено новое стихотворение Переменного:
Дух несётся коньячий
От тебя за версту,
Ты, товарищ Лежачий,
Разложился в быту!
Ты давно мной опознан
Как погасший маяк,
Прихлебатель обозный,
Крыльев яростный враг.
Ты убог и ничтожен
И в головушке — муть.
Нам с тобой невозможен
Общий правильный путь.
Путь наш — к крыльям и славе,
Ты же — вон со двора!
Сам Несклонный возглавил
Заведенье!.. Ура!
Товарищ Несклонный явился в НТЗ «Гусьлебедь» принимать дела. В тот же день он поехал в гостиницу, где остановился Алексей Возможный. Тот уже укладывал вещи в чемодан, собираясь к отъезду в Ямщикове. Несклонный попросил его повременить с отъездом и повёз его, сам ведя машину, в заведение. Здесь по требованию Несклонного были извлечены из архива чертежи крыльев Возможного, а из подвала — сами крылья. Они сохранили свои лётные качества, так как сшитый Катей чехол из непромокаемой ткани предохранил их от сырости.
Взяв эти крылья, оба пошли во двор и стали поочерёдно летать на них. Крыловеды-соавторы, прильнув к окнам, с удивлением и даже с негодованием смотрели на летающих, считая, что те занялись несерьёзным делом.
Крылья Возможного были переданы в производство. Он получил денежную премию. Кроме того, ему предложили научное звание, но от звания он с каким-то провинциальным испугом поспешно отказался и вскоре уехал в своё Ямщикове.
Несклонный наладил производство крыльев, а затем вернулся в своё авиаконструкторское бюро. Последовал приказ о закрытии НТЗ «Гусьлебедь» за ненадобностью.
Здание заведения было передано под детские ясли.
Сначала крылья производились на небольшом предприятии, затем был выстроен крупный крылостроительный завод. В скором времени крылья Возможного завоевали не только наш, но и западный рынок, а затем и весь мир. Они были безотказны в полёте и дёшевы. Наступила всеобщая крылизация человечества.
Затем интерес к крыльям начал спадать. Это был слишком медленный вид транспорта, он не соответствовал торопливому темпу века. Были изобретены недорогие реактивные аппараты для индивидуального полёта, умещавшиеся в портфеле и развивавшие скорость до тысячи километров в час.
В настоящее время у нас на Земле крыльями Возможного пользуются, как уже говорилось, лишь романтически настроенные влюблённые и некоторые пожилые сельские письмоносцы, не доверяющие реактивной технике.
Алексей Возможный вернулся в Ямщиков?. По случаю его приезда Катя на целый день отпросилась с сельского ветеринарного пункта, где она работала. Она надела старенькую кофточку с пуговками, похожими на леденцы, — Алексею кофточка эта очень нравилась.
— Ну вот ты и победил, — сказала она ему. — Крылья признаны. Ты-то рад?
— Я рад, что вернулся домой, — ответил Алексей. — В городах слишком уж шумно и хлопотно… А как идут дела в моём почтовом отделении? Нет жалоб на плохую доставку писем?
С этого дня Алексей ни разу не заводил разговора о крыльях и не работал ни над каким новым изобретением, хоть по-прежнему выписывал много книг и много читал. Судя по дневниковым записям того времени, изобретением крыльев он считал себя обязанным Кате и той ночи на таёжном болоте, которую он провёл перед встречей с Катей. Однако пишет он о крыльях крайне редко, и во всех записях сквозит мотив «запоздалого стрелка» — то есть убеждённость в том, что его крылья появились в мире слишком поздно и не принесли человечеству той пользы, которую могли бы принести, будь они изобретены раньше.