Пусть будет Мастер Силы.
У меня не вышло напасть внезапно. Моему противнику помогают. Очень ловкий у Мастера Силы компенсатор. Его щит абсолютно синхронизирован с действиями «топора». Такое чувство, что…
Я обрушиваю серию ударов (взрыв машины, толчок в спину, спазм сосудов) и убеждаюсь в своей догадке. Это не компенсатор. Это сам «топор». Он тоже прошёл мою стадию — обретение альтернативных способностей.
Звук флейты становится всё выше, от света слезятся глаза. Я знаю, что мы оба дошли до предела. Я бросил все силы на эту дуэль, и если Мастер Силы сможет сейчас отвлечься… Но он не сможет.
Поразительное дело: я дерусь на грани возможного, фантазия, по-моему, уже за гранью (динозавры какие-то!), но часть сознания совершенно безмятежна. Пытаюсь задействовать и этот резерв, но не могу. В этой части можно только думать, только возводить логические построения.
Мой «отбойник» блокирует выпад — взрыв газа. «Идиот, — думает моя логическая часть, — у нас электрические плиты». Сражающаяся часть ничего не думает. Она плавится и дымится, но продолжает проклинать, желать, проклинать. Наверное, так чувствуют себя специалисты восточных единоборств. Их тела двигаются сами, а сознание всего лишь отрешённо наблюдает за этим кровавым танцем.
Ладно, раз у нас появился участок чистой логики, будем думать чисто логически. Наверняка «топор» знает, что газа у нас в доме нет. Он хорошо подготовился. Должен знать. Стало быть, и он выкладывается по полной. Выхода два: ждать, кто первый сломается, или обострять. Тут и без логики понятно — я долго не протяну.
Но я на пределе.
«Следовательно, — говорит мне бесстрастная моя часть, — нужно за эти пределы выйти».
Я вкладываю всю силу в последний удар, а когда сила заканчивается, добавляю страх из пяток, воздух из лёгких, слезы из глаз, кровь из жил.
Мой «топор» вдребезги разносит ненавистный прожектор.
Его флейта в клочья разрывает мои барабанные перепонки.
— Андрей Валентинович?
Я открываю глаза, но молчу.
Я в больничном боксе. Одноместном. Надо мной стоит подполковник Минич.
Не удивляюсь. Пожар должен был попасть в разряд экстраординарных и, соответственно, попасть в поле зрения подполковника.
— Ваши документы сгорели, — продолжает Сергей Сергеевич, — но не составляло труда догадаться, кто именно тот единственный пострадавший.
Странно, что я сам не сгорел. Видимо, какой-то резерв всё-таки работал на самосохранение.
— Там должен быть ещё один пострадавший, — разлепляю я губы, — среди зевак.
— Он в соседней палате. Хотите повидаться?
Если это ирония, то явно неуместная. Не отвечаю.
— У вас сильное истощение, — меняет тему Минич, — мы готовы обеспечить вам восстановительное лечение в госпитале. Если вы не возражаете, конечно.
— Я возражаю.
Подполковник кивает. Он уже просчитал мой ответ. Или просто прикидывается? А что, это хороший ход: каждый раз делать вид, что ты все заранее знаешь. Тогда окружающие начинают верить, что так оно и есть.
— Одолжите мне денег, — говорю я, — они ведь наверняка тоже сгорели.
И к этому он готов. Протягивает мне пухлый конверт и ключи с прикреплённой к ним картонкой.
— Это на первое время. Ключи от служебной квартиры. Адрес указан на бирке. Тут рядом.
Похоже, кое-что эти ребята всё-таки не знают. Решаю быть честным:
— Должен предупредить, товарищ подполковник, что я теперь для вашего ведомства существо бесполезное.
— Ошибаетесь, Андрей Андреевич. Мой совет — отправляйтесь по указанному адресу и выспитесь как следует.
На лице Минича непонятное выражение.
«Ага! — со слабым злорадством думаю я. — Умный-то умный, а имя-отчество моё перепутал».
— Последнее, — Сергей Сергеевич протягивает мне письмо. — Это вам от Николая Николаевича Романова.
Немного медлю, но беру. Теперь это уже неважно. Встаю. Немного пошатывает.
Одеваюсь в джинсы и рубашку, которые мне практически впору. Кроссовки немного жмут.
Сергей Сергеевич сопровождает меня до выхода на улицу. По пути он несколько раз вступает в беседу с людьми в белых халатах, один раз что-то подписывает. Выхожу на крыльцо госпиталя и секунду стою с закрытыми глазами.
Иду по улице очень аккуратно, словно по болоту. Каждый раз медленно тяну ногу, но она все равно встречается с землёй или слишком рано, или слишком поздно. Наверное, со стороны это выглядит походкой пьяного. «Меня могут принять за пьяного, — думаю я, — и забрать в милицию. Но этого не случится. С вероятностью 85% Минич выслал за мной сопровождающих. Если что, они моментально отсекут от меня любого милиционера».
Мысли забавляют меня. Особенно странно выглядят проценты.
«Это второстепенно, сейчас нужно думать о главном. Главное: я больше не мастер сглаза. И не „топор“».
Я останавливаюсь (место спокойное, в течение тридцати секунд на меня никто не наткнётся) и прислушиваюсь к себе. Осталась только холодная, логическая часть сознания. Трансцендентная часть выгорела полностью. Создаётся ощущение, что она располагалась где-то у основания черепа. Сейчас там пусто. Гулкая, выжженная взрывом, пещера. Но природа не терпит пустоты. Вероятнее всего, вскоре пещера будет заполнена. В моих силах сделать так, чтобы она была заполнена нужным мне образом.
Я открываю глаза. Тридцать секунд истекли, и мне нужно двигаться дальше, чтобы на меня не наткнулась вон та весёлая компания.
Идти становится легче.
«Нужен план, — думаю я на ходу, — план заполнения пещеры. Сейчас я его не составлю, потому что слишком вымотан и плохо соображаю. Потребуется шесть часов сна. Менее не даст эффекта, более — напрасная потеря времени».
«Плохо соображаю»? Да я никогда в жизни не соображал более чётко и логично! Я понимаю, что это что-то значит. И понимаю, что осмысливать это сейчас — нелогично. Слишком тонкая проблема. Нужно сразу после сна.
Сверяюсь с адресом. До нужного дома осталось пятнадцать минут пешком. Ловить такси глупо. Пешая прогулка Мне как раз кстати. О первостепенных проблемах размышлять нельзя, нужны мысли лёгкие и приятные. Думаю о Маше. Это приятные мысли. Она привлекает меня как женщина. Кроме того, у нас дополняющие психотипы. Близкие социальная среда и воспитание. Такой союз может быть благоприятен с высокой вероятностью. Процентов 70, не меньше.
Но разумно ли это? Близкий человек, да ещё женщина — это серьёзное уязвимое место. Нужно ещё раз все взвесить. Не такая уж и простая это проблема.
Я вздрагиваю. Да что они, сволочи, со мной сотворили? Как я могу хладнокровно рассуждать о таких вещах? Я ж люблю Машку! И чёрт с ней, с уязвимостью!
Неубедительно. Слова «сволочи», «люблю», «чёрт с ней» — эмоциональны по форме, но бессодержательны. Принимаю решение ни о чём ни думать.
