«Так я и знал…», — подумал Кордато и сказал:
— Ученый имеет право говорить об успехах или неуспехах только в том случае, если какая-либо его работа закончена…
— Возможно, возможно, — согласился Фланго. — Но не в этом суть дела. Государственные дела большого значения не позволяли мне ближе ознакомиться с работами наших ученых, но, я думаю, у меня еще есть время исправить это мое упущение. Пригласив вас, я хотел положить начало своему сближению с людьми науки.
Кордато опять неопределенно качнул головой.
«Черт возьми! Куда же запропастился этот проклятый Штук», — со злостью подумал Фланго. Пора было уже задать Кордато тот вопрос, который интересовал агента иностранного атомного концерна, но Фланго не знал, о чем он должен спрашивать профессора.
— Э-э… вы, кажется, что-то изобрели, господин профессор? — осторожно спросил Фланго.
Кордато высоко поднял брови.
— Я?… Простите, тут, очевидно, какое-то недоразумение, господин генерал. Может быть вы меня за другого ученого принимаете?
— То есть, как это «за другого ученого»? — удивился Фланго. — Вы же профессор Кордато?…
Фланго уже потянулся было к ящику письменного стола, чтобы вытащить «дело № 808» и взглянуть на фотографию профессора Кордато, но вовремя опомнился и отдернул руку.
— Да, я профессор Кордато, но я никогда и ничего не изобретал, господин генерал, — сказал ученый.
Фланго понял.
— Я может быть не так выразился. Не изобрели, а… придумали, или как это называется?
Кордато усмехнулся.
— Я физик, господин генерал. Физики ничего не придумывают. Некоторым из них в результате большой своей работы удается сделать то или иное открытие.
— Вот, вот! Открытие! — воскликнул Фланго. — Говорят, вы какую-то таблицу открыли… Мендельсона, кажется. Хотя мне непонятно: если таблицу уже открыл какой-то Мендельсон, то при чем тут вы?…
— Вы имеете в виду таблицу элементов Менделеева, господин генерал? — сдержав улыбку, сказал Кордато.
— Да, да! Вот именно, — быстро согласился Фланго.
— Менделеев — гениальный русский ученый, господин генерал, — строго сказал Кордато, — Он открыл периодический закон элементов и изложил его в своей замечательной таблице, именуемой «Периодической таблицей элементов».
— Русский?! — ужаснулся Фланго. — Коммунист?…
— Он придерживался прогрессивных взглядов, но умер за десять лет до Октябрьской революции в России, — сдержанно сказал Кордато.
Фланго вздохнул облегченно, однако продолжал смотреть на Кордато с большим подозрением.
— Значит вы к этому русскому ученому никакого отношения не имеете? — спросил он.
— Я искал элементы, не обозначенные в таблице Менделеева, — ответил Кордато.
— Не обозначенные в таблице Менделеева? — переспросил Фланго. — Ага! Это очень похвально. Подальше от этих русских элементов.
— И что же вы нашли, уважаемый коллега? — спросил кто-то позади Кордато.
Кордато обернулся и увидел маленького шарообразного человека с острыми, колючими глазами на круглой румяной физиономии.
— Доктор физико-математических наук Карл Штук, господин профессор, — вкрадчиво сказал человечек и отвесил глубокий поклон Фланго. — Прошу прощения, господин генерал, я опоздал и потому ворвался без доклада.
— А-а! — сказал Фланго. — Вы пришли кстати. Профессор Кордато рассказывает мне о своей научной работе.
— Это очень интересно! — с восторгом воскликнул Штук. Продолжайте, господин профессор. Вы говорили о новых элементах, не обозначенных в таблице Менделеева.
— Я объяснил господину генералу, кто такой Менделеев и как именуется его система элементов, — неохотно произнес Кордато. Он слышал об этом гитлеровском физике, который вместе с другими немецкими учеными в дни войны усиленно работал над расщеплением атомного ядра. Кордато знал, что Штук по поручению крупного атомного концерна ищет здесь урановую руду для производства атомных бомб.
— Это очень благородно с вашей стороны, коллега! — воскликнул с тем же притворным восторгом Штук. — Господин генерал, как человек просвещенный, интересуется успехами, современной науки, а своей отечественной в особенности.
— Да, да, — подтвердил Фланго. — Я часто вспоминаю все эти таблицы и элементы.
— Вы работаете над заурановым рядом элементов, коллега? осторожно спросил Штук, прощупывая Кордато своими острыми глазами.
— Я предпочел бы говорить о своей работе, когда она будет закончена, — сухо сказал Кордато.
— Я вас понимаю. Скромность — первый признак настоящего ученого. Но я, пожалуй, напрасно задал вам свой вопрос. Вы можете работать только над каким-нибудь элементом, с номером большим, чем у Калифорния, ибо все остальные клетки таблицы Менделеева уже заполнены.
— А вы разве не допускаете, что ученый может интересоваться элементом не радиоактивным? — спросил Кордато.
— Допускаю, коллега? Конечно, допускаю! — воскликнул Штук. — Водород — элемент не радиоактивный, но термоядерный процесс доказал его исключительную эффективность…
— Да, конечно, если рассматривать достижения науки только как средства ведения войны, — резко сказал Кордато.
Штук печально вздохнул.
— Война всегда была бедствием для человечества. Но и меч, обнаженный в защиту справедливости, всегда был прекрасен. Это, кажется, еще Шекспир сказал.
— Я не знаю, что именно сказал Шекспир о мече. Но я знаю, что сказали миллионы людей о бомбе, изготовленной учеными для Хиросимы, — раздраженно ответил Кордато.
— Все зависит от того, с чьей точки зрения рассматривать эпизод в Хиросиме, — с иронией сказал Штук.
— Я могу рассматривать этот эпизод только с точки зрения тысяч мирных людей, погибших там от атомной бомбы, — сказал Кордато. Он понимал, что говорит лишнее. Но отвращение к этому наглому атомщику заглушило в нем осторожность.
— Простите, вы кажется отвлеклись, господа, — вмешался Фланго. — Мы говорили о работе профессора Кордато, а не об атомной бомбе.
— О нет, господин генерал! Если профессор Кордато работает в области ядерной физики, — то эпизод в Хиросиме имеет прямое отношение к его работе, — многозначительно произнес Штук.
Фланго широко открыл глаза.
— Ах, вот как! Значит он готовит атомную бомбу?…
Штук расхохотался.
— Прошу прощения, господин генерал. Атомную бомбу не в силах изготовить один человек, да еще при столь низком уровне техники, существующей в вашей стране, — сказал он, свысока глядя на Фланго. — Но если профессор Кордато изучает поведение атомных частиц, то вполне возможно, что его работа может быть использована другими людьми для получения атомной энергии.
