Но, с другой стороны, он тоже мог находиться под влиянием мозга!
— Вот здесь, — сказал Пальс, показав на большое белое здание у дороги.
— Остановите машину, — приказал Донован. — И пересаживайтесь на пассажирское сиденье.
Пальс, помедлив, уступил ему, и они поменялись местами. Донован устроился за рулем, а Пальс обошел машину и сел справа.
— Чего мы ждем, доктор Кори? — внезапно насторожившись, спросил Пальс.
Он не мог понять странного поведения Донована, сначала торопившего его, а теперь тянувшего время. Донован не ответил — продолжал всматриваться в ветровое стекло. На его лице появилось испуганное выражение — оно-то и встревожило Пальса.
— Почему бы нам самим не сходить к отцу девочки? Я представлю вас, и, может быть, он согласится поговорить с вами.
Снова молчание. Пальс беспокойно поерзал на своем сиденье.
На улице не было ни одного человека.
Внезапно из-за угла гостиницы вышли двое: пожилая женщина в черном пальто и худенькая девочка лет тринадцати.
Донован вдруг переключил передачу и до отказа нажал педаль газа. Взревел двигатель, машина выскочила на тротуар и помчала прямо на женщин.
Пальс на мгновение оцепенел. Затем, испустив вопль отчаяния, вцепился обеими руками в руль и направил машину на проезжую часть. От такого маневра его новенький купе едва не перевернулся. Сделав головокружительный пируэт, автомобиль понесся в сторону Мелроуз-авеню.
— Остановите машину! — хрипло закричал Пальс.
Донован подрулил к обочине и выключил двигатель.
— Вы чуть не сбили их! — выпалил Пальс.
Его оторопь начала уступать место ярости.
— Вы пытались совершить убийство! Вы хотели убить девочку!
Донован вылез из машины.
— Нам нужно избавиться от нее, — устало произнес он и, словно в трансе, медленно побрел прочь.
— Но не на моей машине! — истерически закричал Пальс. — Не на моей машине!
Он не сводил глаз с удаляющегося Донована. По его лицу текли слезы.
Донован, прихрамывая, прошел до следующего перекрестка, где через несколько минут поймал такси. Плюхнувшись на заднее сиденье, он сказал:
— «Рузвельт-отель», чаевые за скорость.
На лбу Донована блестели крупные капли пота. Он обеими руками держался за бок — у него нестерпимо болели почки.
Внезапно он постучал в стеклянную перегородку, отделявшую его от водителя.
Таксист остановил машину.
Донован зашел в бар и купил бутылку джина, которую после нескольких безрезультатных попыток все-таки умудрился засунуть во внутренний карман пиджака.
Затем он снова сел в такси и вернулся в отель.
Я увидел Дженис в тот момент, когда Донован вошел в холл. Он тоже ее увидел — но прошел мимо, даже не поздоровавшись.
Дженис резко повернулась. Сначала она хотела догнать Донована — уже сделала два-три шага, — но остановилась и с недоумением уставилась на его правую прихрамывавшую ногу. Донован постоял у лифта. Дверца открылась, он вошел в кабину. У него была походка старого больного человека.
Поднявшись в номер, Донован сел на постель и стал ждать.
Он знал, что она придет.
Я молил Бога, чтобы она пришла.
Напряжение, не отпускавшее меня все последние дни, становилось невыносимым. Мне хотелось кричать, плакать, биться в истерике. Я крепился из последних сил. Нужно было сосредоточиться, чтобы сообщить ей о случившемся со мной.
В дверь постучали.
— Войдите, — сказал Донован.
Дженис вошла в комнату и внимательно посмотрела на него.
Я надеялся на ее интуицию. Она не могла не почувствовать, что перед ней сидит не Патрик Кори, а Уоррен Горас Донован!
— Патрик, — мягко, но как-то не совсем уверенно произнесла она.
Ее зрачки были расширены — как у человека, всматривающегося в темноту, — но я не мог понять, что происходило за ними, у нее в голове.
Она стояла неподвижно. Мне показалось, что ей было страшно, но я верил в ее мужество. Дженис никогда не отступала. И главное — она не боялась страха.
Ее решимость придавала ей какой-то высокомерный вид. На Донована она смотрела пристально, как будто впивалась в него глазами.
— Чего тебе? — грубо спросил Донован.
В этот миг я понял, скорее даже почувствовал: мозг испуган. Он избегал этой встречи — не хотел вступать в поединок с равным противником!
Она могла лишь смутно догадываться о причинах тех странных перемен, которые произошли с моим телом, — но знала, какое влияние оказывал на меня мозг Донована. Сопоставив эти два факта, она бы все поняла. Она всегда была проницательной женщиной.
Я взывал к ней. Я пытался докричаться до нее — сказать, что в письменном столе лежит журнал наблюдений за Донованом. Жена медика, она должна была вспомнить о нем. Вспомнить, а потом прочитать и сообразить, как уничтожить чудовище, выползшее на свет из стеклянного сосуда в моей лаборатории.
Я кричал изо всех сил, но знал, что она меня не слышит. Я уповал на ее интуицию.
— Чего ты хочешь? — повторил Донован.
Она вдруг улыбнулась.
— Побыть немного с тобой. Я приехала, чтобы помочь тебе.
— Лучше скажи — чтобы шпионить за мной, — огрызнулся Донован. — Ты мне не нужна. Поезжай домой, к матери — или куда угодно, только оставь меня в покое.
Эти слова он произнес без всякого выражения — как люди, страдающие от какой-то мучительной болезни. Прислушавшись к его голосу, она подошла ближе.
— Тебе больно, — сказал она.
Донован вскочил с постели и с угрожающим видом двинулся ей навстречу.
— А ну, пошла отсюда! — заорал он. — Вон! Ты меня слышишь?
Она продолжала смотреть ему прямо в глаза — будто хотела увидеть то, что было скрыто за ними.
Донован не выдержал ее взгляда и отступил.
— Убирайся вон! — хрипло повторил он.
Дженис повернулась и вышла из комнаты.
Внезапно я успокоился.
Теперь у меня не было никаких сомнений. Я знал: Дженис все поняла. Мы слишком долго жили вдвоем — без друзей, без знакомых — и она хорошо изучила мой характер. Бывали случаи, когда она угадывала мои мысли раньше, чем я сам осознавал их.
Сейчас я мог положиться на нее. Пусть мы жили не лучшим образом — иногда между людьми существует связь, незримо поддерживающая каждого из них. Эти люди могут не любить или даже ненавидеть друг друга, но их души все равно связаны одной нитью. Эта нить не зависит ни от пространства, разлучающего их, ни от времени, влекущего их к смерти. Она и после смерти продолжает соединять их — хотя и не здесь, не на земле.
Иногда люди даже не подозревают о том, как крепко они связаны друг с другом. Лишь в минуту величайшей опасности у них открываются глаза — они прозревают, а вместе с тем и обретают силы, о которых прежде не имели ни малейшего представления.
