Родился он в 1955 году в Вандее. Писательство открыл для себя лишь в 1975 году, когда случайно попал в Нанте в литературную мастерскую.
Писать свой первый роман «Les Guerriers du Silence» («Воители безмолвия») Пьер Бордаж начал в 1985 году. Но лишь в 1992 году, уже работая в Париже спортивным репортёром, он нашёл своего первого издателя. В марте 1993 года роман «Воители безмолвия» вышел в издательстве «Атланта» и сразу завоевал шумный успех. В следующие годы появились ещё два тома трилогии «Воители безмолвия», принимаемые публикой с неизменным восторгом.
В октябре 1996 года появился «Wang — Les Portes d’Occident» («Ванг — врата Запада»), в мае 1997-го — «Wang — Les Aigles d’Orient» («Ванг — орёл Востока»), снова два объёмных романа, действие которых разыгрывается в мире будущего, отдалённого от нас на два столетия. И эти романы ещё раз подтвердили развитие таланта Бордажа. Роман «Abzalon» обозначил в 1998 году возврат к космической опере, но уже наметил сдвиг акцентов к мифическим и религиозным мотивам.
Пьер Бордаж женат, он отец двоих детей и летом 1999 года переехал с семьёй на два года в США. Там он писал среди прочего «Orchéron», продолжение романа «Abzalon», но прежде всего — свой, пожалуй, самый амбиционный роман «L’Evangile du Serpent» («Евангелие от змеи»), провокационный пересказ истории Иисуса, перенесённой в наши дни, где в качестве евангелистов выступают киллер, проститутка, скандальный журналист и фанатичный болельщик: на месте Отца небесного тут богиня-мать, а шаманский символ двойной змеи связан с картиной двойной спирали ДНК, основной молекулой всякой жизни. Когда я пишу эти строки, ситуация складывается так, что это «Евангелие» может стать первым экранизированным романом Бордажа.
Из списка наград Пьера Бордажа стоит назвать такие: «Большая премия воображения» и премия им. Жюли Верланже (обе присуждены в 1994 году за «Воителей безмолвия»), премия «Космос 2000» (присуждена в 1996 году за «Цитадель Гипонерос»), премия Общества Эйфелевой башни (присуждена в 1997 году за оба тома «Ванга»), премия Поля Феваля (присуждена в 2000 году за «Легенды Хумпура») и др. Ах да, и кроме того Пьер Бордаж уже несколько лет является президентом ежегодно проводимого в Нанте европейского конгресса научной фантастики «Utopiales».
И, несмотря на всё это, он счёл возможным написать рассказ специально для этой антологии. Триллион евро? Пьер Бордаж — один из тех, кто при упоминании таких сумм думает об инфляции — и о деградации всех ценностей…
* * *
— Сколько же это нулей после единицы?
— Двенадцать, что ли. А то и больше.
— И что мы сможем на них купить?
— Всё, что захотим.
— Ты хочешь сказать, что мы, может, даже выберемся из этой ловушки?
— Очень даже может быть, Пиб.
Городская вонь висела в липкой январской жаре. Со времени прохождения опустошительного циклона Вали в квартале так и не восстановили электроснабжение, и все дома были погружены в глубокую темноту. Собственную руку не разглядеть. Как и каждый вечер, тысячи беззоновцев стекались к большому залу бывшего Восточного вокзала. Хотя конструкция кровли из стекла и стали была по большей части разрушена, она всё ещё давала какое-то укрытие от проливных дождей, которые бушевали по ночам, словно несметные воинства. Кроме того, в этот лагерь, охраняемый с наступлением темноты и до утренних сумерек вооружёнными постами, не смели войти ни охотники за органами, ни прочие торговцы человеческим мясом.
Я откинул одеяло, сел и посмотрел на Стефф. До сих пор она ещё ни разу не впутывала меня в свои тёмные дела.
— Ты ведь говоришь о… евро, нет?
Она кивнула. Буйные кудри падали ей на глаза и, казалось, приплясывали.
— Но ведь евро же больше абсолютно ничего не стоит.
Стефф ответила мне движением губ, про которое я никогда не знал — то ли это улыбка, то ли гримаса, — и воровато оглянулась.
— Ты ошибаешься, Пиб. До 31 июля ещё можно обменять евро на риалы или дольюани.
— В банке? Да ты бредишь! Нас ведь даже внутрь не впустят!
— Я знаю одного скупщика. Мы поделимся с ним пятьдесят на пятьдесят.
— Чёрт. Наверняка какой-нибудь головорез!
— Тут уж или — или, Пиб.
Мурашки, пробегавшие по моей спине, означали, что я давно уже принял её предложение, но хотел ещё немного поторговаться, чтобы застраховать себя. Громкий храп в непосредственной близости от нас перекрывал хор посапывающих с присвистом.
— И что, это в самом деле не опасно?
— Детская забава, Пиб.
— Как ты про это разнюхала?
Она наморщила лоб. И стала вдруг похожа на старушку, которой, надо полагать, ей никогда не стать.
— Есть у меня свои источники.
Я сделал вид, что ещё раз всё обдумываю. В конце концов я произнёс судьбоносную фразу:
— И когда?
Она придвинулась ко мне вплотную. Меня обволокло её сводящим с ума ароматом. Она быстро приподняла уголок своей кожаной куртки. Из-за пояса торчала рукоять видавшего виды пистолета, впившаяся в складки её живота.
— Прямо сейчас, Пиб.
Я закусил нижнюю губу и ощутил привкус крови. Ночами риск возрастал в десять, в сто, в тысячу раз. Торговцы человечьим мясом, уличные банды и бригады ПД — Перманентного Джихада — делили между собой неохраняемые кварталы Парижа. Жизнь беззоновца они ни в грош не ставили — если не считать его органов, которые можно было продать потом жителям зон в укреплённых и охраняемых кварталах. Зачастую они даже не убивали свои жертвы перед тем, как вырезать у них глаза, печень, лёгкие, почки или мошонку или отрубить руки и ноги. Я чуть было не пошёл на попятный, но боязнь разочаровать её оказалась, в конце концов, сильнее, чем страх. Итак, я натянул комбинезон и встал. Одеяло я скатал на куске картона, который служил мне матрацем.
Лавируя между спящими телами, мы пробрались к выходу бывшего Восточного вокзала. Охранник у боковой двери указал мне дулом своего оружия в темноту, пронизанную опасностью.
— Вы что, туда?
Стефф лишь глянула на него с вызовом и решительной поступью вышла на пустую площадку перед зданием.
Шагая по изрытому колдобинами безымянному бульвару, мы попали под ливень. Пришлось забежать в разрушенный дом, ища укрытия под провалившейся крышей. Целый час лило и громыхало, как во время светопреставления. Стефф тесно прижималась ко мне — по крайней мере, так мне казалось. Я предпочёл бы остаться с ней тут до утра.
Я знал её два месяца, что для беззоновцев — по-настоящему большой срок, однако лишь теперь начал видеть в ней девушку. У неё не было явных кожных болезней, переносимых новыми вирусами; я думаю, это могло служить критерием красоты. Познакомились мы благодаря тому, что столкнулись лбами: однажды вечером я на четвереньках пробирался к картонке своего ночлега и с такой силой стукнулся о её голову, что у неё над бровью образовалась потом шишка.
