Меньше всего это ощущение могла вызвать наружность новоприбывшего. Энгус Армин довольно точно описал ее. Перед Дирксеном был человек молодой, невысокий, загорелый, в темно-синей рубашке и кожаной безрукавке, с непокрытой головой, которую с одинаковым правом можно было назвать и кудрявой, и кудлатой.
Откуда-то выскочил сияющий Альдо Хейг.
– Ну вот, вы и встретились, – заявил он. – Джироламо, это он.
– Роберт Дирксен. – Представляясь, он склонил голову в вежливом полупоклоне.
Джироламо явно отметил оттенок церемонности в этом жесте и совершенно в тон, хотя этого совсем не требовалось, представился:
– Джироламо Ридольфи. – И добавил: – Рад встрече.
У него был тихий голос профессионального оратора на досуге, берегущего связки. Теперь Дирксен мог уже с полным правом взглянуть ему в лицо. Оно было некрасивым и неправильным, более того – могло бы показаться совершенно незначительным, если бы не спокойно-веселое выражение глаз. Это да еще прекрасная улыбка, вероятно, и вызвали к жизни пресловутое прозвище, а вовсе не природная склонность к шутовству.
Ну и что же? Ведь Дирксен знал, как выглядит Джироламо, знал, знал, что же его вначале смутило? Он почувствовал раздражение, и это могло ему помешать, но тут, к счастью, подошли поздороваться спутники Джироламо. Один из них был уже знаком Дирксену: Сандро, и это представляло для него потенциальную поддержку. Фамилия второго была Логан. Он был значительно старше, и примечательной в нем была сильная сутулость – голова ушла в плечи, руки казались слишком длинными, и по этой причине он смахивал на злодея из мелодрамы.
Пока здоровались и жали друг другу руки, из дома выкатился Микеле. Именно выкатился, хотя вообще-то он ходил вразвалочку.
– Хватит, хватит, за столом будете разговаривать, спешить некуда, – говорил он, несмотря на то, что кроме него никто особенно не спешил.
– Да, правда, – сказал Хейг.
Направились к столу. Дирксен продолжал наблюдать за Джироламо. Его внимание не могло казаться чем-то особенным, потому что на Джироламо смотрели все. Дирксен понимал теперь, почему его все время сравнивали с разными животными: в его облике действительно было нечто звериное – в смысле той полнейшей естественной свободы, которая свойственна неразумным созданиям божьим. Он явно не знал, что такое скованность или неловкость, как не знают этого животные. И еще – хотя шаг его тяжелили сапоги, двигался он совершенно бесшумно. Оказывалась ли здесь привычка, или врожденный дар, Дирксен не мог определить.
Разместились за столом. Дирксен оказался между Сандро и Логаном, напротив него Джироламо – между Микеле и Хейгом. И опять-таки – случайно ли они так сели? К раздражению его прибавилась настороженность.
Между тем, казалось, наступил праздник. Модеста как-то умудрялась быть и в кухне, и около стола и носиться по двору с тарелками. Говорили громко, смеялись, шутили, хотя никто не был пьян. На всех действовало присутствие Джироламо. А сам он был так же благожелательно спокоен.
– Вы в бухте Мараконтонии высадились? – спросил его Микеле.
– Да.
– Как там Браччо?
– Как всегда.
Следовало подумать – его предположение было правильным, Джироламо уходил в море на «Амфитрите», но он думал: Джироламо произнес всего три незначительных слова, почему же все так рады? Что это за наркотик такой? Задумавшись, он упустил момент, но мигом пришел в себя, когда понял, что Джироламо смотрит на него. Следовало перехватить инициативу.
– А… – начал он, но Джироламо опередил его.
– Сандро мне рассказывал. И Вальдес. Это интересно.
«Интересно» Дирксена озадачило. К чему это относилось – к рассказу или к нему самому? Однако Джироламо уже повернул голову к Хейгу, который восторженно, запинаясь, описывал их переезд и, между прочим, мужественное поведение Дирксена. Слушал он вроде бы внимательно, но так как с таким лицом он слушал вообще все, сказать что-нибудь точно на этот счет было невозможно.
Дирксен что-то ел, дабы не выделяться среди остальных, и конца не видел затянувшемуся пиршеству. Он как-то не мог представить себе дальнейших действий. Может быть, все прояснится, когда ему перестанут мешать общим преклонением и восторгом? Ведь ему самому восторгаться не с чего. Герой! Тощий некрасивый малый, говорит тихо и все время ухмыляется…
Тут он снова ощутил устремленный прямо на него взгляд Джироламо. Уставился, словно… словно Дирксен произнес свои собственные соображения вслух! Ему стало не по себе.
После трапезы разбрелись кто куда. Похоже, у всех в этом доме было дело, кроме Дирксена. Он уселся на скамью около входной двери, чтобы не пропустить Джироламо, если тот выйдет. Разумеется, им необходимо познакомиться поближе. Следует сделать так, чтобы они взяли его с собой. В дороге легче нейтрализовать Хейга. А дальше? Убивать Джироламо было бы ему неприятно, ибо нерационально. Постараться доставить его в Бранку – хоть связанным, кстати, это можно сделать, он ведь физически сильнее Джироламо. Мысли его вновь обрели привычный ход, и нарушило их отработанное течение прикосновение женской руки к плечу.
– Он тебя зовет.
«Он» – конечно, Джироламо. Это было видно по лицу Модесты. Раздражение вновь колыхнулось в нем.
– Зачем?
Очевидно, таких вопросов не принято было задавать, потому что она не ответила.
Несколько мгновений он смотрел на каменные квадраты двора, пустые теперь, потом сказал:
– Идем.
Когда они вошли в дом, он уже полностью овладел собой.
Комната Джироламо (из тех, что раньше была на замке) находилась в самом начале коридора. Модеста пропустила его вперед, сама не вошла. Пространство перед ним было захвачено ярким дневным светом из большого окна, выходящего во двор. Щурясь от солнца, он увидел, что Джироламо сидит у стола. Жестом он пригласил Дирксена сесть.
Дирксен придвинул к себе стул и огляделся – вовсе не из любопытства. Это было ему нужно. Обстановка всегда выявляет какие-то черты личности. Исключения редки. Но это было то самое исключение. Анонимное жилище – не жилище, пристанище. Никаких следов личных пристрастий. Тюремная камера больше говорит о своем обитателе. Вещи в этой комнате молчали, и выделяли ее из обычных комнат в крестьянских домах лишь стопка чистых листов, лежащих на столе, чернильница и перо.
Ничего! Все равно он в более выгодном положении – Джироламо о нем ничего не знает, а он о Джироламо – практически все. И он вспомнил, как в такой же ослепительный день слушал Армина.
– Зачем ты меня звал?
– Но ведь ты же хотел со мной говорить. Только не при всех.
(«Ну, об этом догадаться было не трудно».)
– Почему ты сказал «Это интересно»?
