После пяти часов непрерывной ходьбы мы наконец выбрались на сухое место.
— Ну вот, — сказал Доменико, — еще два часа, и мы выйдем к морю. Можно немного отдохнуть и что-нибудь съесть.
Предлагать дважды ему не пришлось. Лично я уже по крайней мере час ждал привала.
— А здесь крупные животные обитают? — спросил я. — Или только на болоте?
— Здесь? — Доменико оглядел окружающий нас хвойный лес. — Да, в общем, нет. Так, всякая мелочь: белки, лесные мыши. Видел как-то зверя вроде зайца, но он слишком быстро убежал.
— На всю эту мелочь наверняка кто-то охотится, — заметил проф.
— Не знаю, я ни разу не видел, — ответил Доменико.
Филиппо и Марио почти расслабились, а проф, наоборот, стал чаще оглядывать окрестности. Он, наверное, прав. Неизвестная опасность хуже известной. Лучше быть живым параноиком, чем мертвым беспечным лопухом. Я передвинул бластер на плече так, чтобы можно было сразу начать стрелять…
…И выстрелил прежде, чем успел осознать, что произошло. Этна-сосна за спиной Марио переломилась пополам, ее верхушка завалилась назад и загорелась.
— Ты что, с ума сошел?! — заорал Марио.
— Тихо! — приказал проф.
— Там была большая змея, — сказал я, стараясь выглядеть спокойным и уверенным.
Все вскочили и бросились гасить упавшее дерево, а заодно искать останки моей мишени. Останки нашлись, я вздохнул с облегчением — еще не хватало, чтобы мне мерещились опасности, которых нет.
— Она неядовита, — заметил Доменико после осмотра того, что осталось от змеи.
— Ты молодец, Энрик, — сказал проф, — лучше лишний раз пристрелить не слишком опасную змею, чем нести домой покойника.
Мы погасили пламя и отправились в путь — желающих поотдыхать здесь еще немного не нашлось.
Через пару часов наша компания выбралась на берег моря и направилась к мысу, на котором предполагалось остановиться на ночь.
Когда мы подошли к старому кострищу, у которого собирались разбивать лагерь, до заката оставалось меньше двух часов. Маракан и та ядовитая дрянь здорово нас задержали.
Мы поставили палатку, разожгли костер, потом все, кроме несчастного Марио (он был признан лучшим поваром в нашей команде) отправились купаться.
После ужина проф распределил ночные вахты — меня обошел, даже глазом не моргнул. На мое возмущение он почти не отреагировал, заметив только, что любой сержант уже съел бы меня с потрохами за попытку оспаривать приказы.
— А я и не собирался записываться в новобранцы!
— Энрик, а что бы ты делал тогда в Липари, если бы ребята тебя не слушались?
— Не знаю, но тогда был бой, никому и в голову не приходило устраивать анархию.
— Вот именно! Мы находимся на планете, семьдесят процентов которой еще не терраформировано. По болоту в пятнадцати километрах отсюда бродят звери, охотиться на которых следует на тяжелом танке. А кто бродит здесь рядом, — проф бросил недовольный взгляд на Доменико, — как выяснилось, никто не знает. Выводы сам сделаешь?
— Сделаю, — вздохнул я, — и все-таки почему без меня? Стреляю я не хуже других, и тревогу поднять сумею так же.
— Это очень просто: ты сделал больше шагов, а значит, больше устал.
Все ясно. Но зато я смогу поговорить с профом во время его вахты: у меня к нему накопились сложные вопросы, а ночной лес, костер и опасность, притаившаяся где-то во тьме, способствуют откровенности гораздо больше, чем комфорт и яркий свет.
Вскоре все улеглись спать. Я просыпался только, чтобы посмотреть, кто уходит на очередную вахту. Проф, разумеется, выбрал себе «собаку».[45] Я подождал минут десять и осторожно выбрался из палатки следом за ним.
Где же он устроился? Море на Этне практически безопасно, почему-то там нет никаких крупных рыб и совсем нет млекопитающих и пресмыкающихся. Значит, охранять надо перешеек, соединяющий мыс с остальной частью острова. Я осторожно пошел в ту сторону. Вот он сидит, почти незаметный в темноте, только свет Эрато отражается в прицеле бластера.
— Ты зачем здесь бродишь? — спросил проф не оборачиваясь.
Как он меня обнаружил? Я правильно двигался и правильно дышал. Я подошел к нему и сел рядом.
— Как вы меня услышали?
— Ты пришел, чтобы это спросить?
— Нет, но это я тоже хочу узнать.
— Энрик хочет знать все, — усмехнулся проф. — Ты двинул рукой, и рукав комбинезона потерся о твой бок.
— Понятно, а как вы догадались, что это я?
— Ну кому еще может понадобиться поговорить со мной ночью? Кстати, мог бы заметить, что я не назвал тебя по имени, так что, если бы это был кто-нибудь другой, мне все равно не пришлось бы извиняться.
Мы помолчали. Самый главный вопрос надо задавать сразу, а то потом приходится долго набираться храбрости.
— Что случилось тогда, после того, как я убил Джела?
— Что ты имеешь в виду?
— Ну вы тогда сильно переменились… Когда вы меня назвали сыном, помните?
— Помню. Это было так заметно? Да, наверное, ты имеешь право это знать. Это все синьор Кальтаниссетта… Когда мы с тобой ездили к нему обедать… Он сказал тогда, что ты совсем как его Мигель в детстве… Ну и я понял, что имя, которое я тебе дал — это не формальность для муниципалитета. Как много ты для меня значишь. Как сильно ты мне нужен.
Я осторожно прислонился к его плечу, он так же осторожно прижал меня к себе.
— А ты все время как будто стремишься умереть. Я даже обрадовался, когда ты утратил способность к Контакту.
— Я заметил.
— Да? Тогда я бы мог снять тебя с крючка. Я тебя сам на него насадил, а теперь не могу снять.
— Я не могу от этого отказаться, это все равно что отказаться от зрения.
— Я понимаю.
— Будем считать, что работа в Контакте — это расплата за все художества с сигнализацией, охраной и закрытыми сайтами, — ухмыльнулся я.
— Да уж, за такие вещи надо расплачиваться. Но лучше бы ты этого больше не делал.
— Ладно, я постараюсь.
Последовало долгое молчание.
— У меня еще несколько простых вопросов, — сказал я наконец.
— Так в чем же дело? Спрашивай.
— Когда у вас день рождения?
— Седьмого декабря. Но мне уже столько лет, что вряд ли это можно считать праздником.
— Это я уже где-то слышал: «Первый шаг младенца — его первый шаг к смерти». Ну и что? Страдать из-за этого всю жизнь — так и жить будет некогда. И не так уж вам много лет, — рассудил я.
Проф только усмехнулся:
— Ты-то откуда знаешь?
— Я и не знаю, это логический вывод. Вам не больше сорока пяти и не меньше сорока двух.
— В точку. Сорок четыре.
— Значит, в следующий раз будем отмечать юбилей.
— Иди-ка ты спать, умник, а то завтра ухнешь в болото своим любопытным носом. А там нет ничего интересного.
