— Ну а я свою оставлю при себе. Ты хочешь, чтобы я простил эту мразь? Просто помахать им изуродованной рукой и сказать: «Что было, то прошло»?
— По-моему, другого выхода нет, – возразила Пола. – Иклакик развивались как отдельные личности. Рой был каким-то отклонением: что-то вроде вирусной мутации, которая распространилась по их обществу и изменила геном всего вида. Болезнь прошла, и теперь они… разроились.
— Так что, спустить им это с рук? – Я поднес руку ко лбу, указывая пальцем на шрамы. – А кто заплатит за это?
— Ну, Гидеон, в самом деле… Ну кто, по-твоему? В Рое Иклакик не было ни пчелиной матки, ни Гитлера, ни тараканьего Папы. Одни Иклакик выше рангом, чем другие, но в коллективном Рой-сознании все они были равноправными компонентами. Все они были в коллективном рабстве.
— И все отдавали приказы, – напомнил я. – Так что все одинаково виновны.
— Нет, Гидеон, нет, – возразила Пола. – Из всех, кто побывал в заключении у Роя, ты-то должен знать, что Рой-члены были не одинаково виновны. Ведь один Иклаки пытался помочь тебе.
Я только посмотрел на нее и ничего не сказал.
— Ты встречался с ней снова? В смысле, с ним. – Пола признает женский пол партеногенетических щелкунов, но знает, что я предпочитаю думать о них в мужском роде. – После того как Рой-вирус снова мутировал и Иклакик вновь обрели индивидуальные сознания, ты не отыскал того, кто тебе тогда помог?
— Вовсе он мне не помог, – возразил я. – Этот единственный добросердечный щелкун во всем Рое ничего не сделал, чтобы хоть на наносекунду приблизить мое освобождение. Согласен, на несколько секунд он помог мне почувствовать себя… человеком. Но после этого – назад в бак.
– Так ты встречался с ним снова?
– Нет. Он мертв, Пола. Должен быть мертв. После того случая, когда он воспротивился Рою, тот просуществовал еще восемь месяцев. Щелкун, который бросил вызов Рою, не мог так долго хранить свою индивидуальность внутри Роя. В обществе телепатов одному разуму-изменнику спрятаться негде. Либо они нашли его и казнили, либо он снова впал в коллективный разум… и они убили его после этого. В любом случае он мертв.
– А может, он-то и спровоцировал распад Роя, – предположила Пола. – Вторая мутация вируса, что разрушила Рой-разум и заставила расу Иклакик вернуться к индивидуальности… Может, эта мутация началась именно в его душе-изменнице.
– Ты относишься к нему, как к человеку, – заметил я. – А он такое же насекомое, как и все остальные. На одну-единственную наносекунду у одного-единственного насекомого появился один-единственный квант человеческой совести. Но он быстро оправился от нее, как от легкой простуды, и вновь стал обычным насекомым.
– Это всего лишь твои догадки.
— А я чертовски хороший догадчик, – заявил я. – Даже если Рой мертв, все эти жуки одинаковы. Все как один. Каждый день разные, но все одинаковые. И почему, черт возьми, они всегда приходят ровно в 09:17?!
— Возможно, та малая толика сочувствия до сих пор жива, даже если Иклаки, в котором она возникла, был уничтожен Роем, – сказала Пола, теребя пальцами прядь длинных волос. – Когда того Иклаки снова засосало в Рой, быть может, в процессе этого квант милосердия сохранился… и распределился по всему Рой-разуму.
Я покачал головой.
— Я инженер-нанотехник, а не физик… Но даже мне известно, что ни один квант нельзя поделить на девять миллионов тараканов.
— Квантовая физика – неплохой способ для понимания Роя, – проговорила Пола, рассеянно накручивая локон на палец. – Мы до сих пор не знаем, каким образом Рой-члены колонии Иклакик здесь, на Летее, были телепатически связаны с остальным Роем на своей родине. А ведь они были связаны. Этакое спиритическое воздействие на расстоянии. Более известное как квантовая нелокальность. – Она отпустила прядку, и та легко соскользнула с ее пальцев. – Гидеон, тебе знакомо такое понятие, как идентичность?
– Ты имеешь в виду квантовый парадокс? Пола кивнула.
– Когда электрон освобождает квантовый уровень и на его место встает другой электрон, второй электрон становится предыдущим. Он абсолютно идентичен тому, который занимал этот уровень прежде.
– А при чем тут щелкуны?
Она встала и двинулась ко мне своей качающейся походкой. Я поспешно спрятал руки за спину.
Она осторожно протянула руку к моему лбу. Я напрягся, хотел отстраниться, но она все же дотронулась до меня и погладила зарубцевавшуюся кожу.
– Подумай, Гидеон, – прошептала она. – Может, Рой и правда умер. Но та единственная элементарная частица сострадания… Что если она сохранилась и теперь одинаково живет во всех Иклакик, которые когда-то были частью Рой-разума? Память об этом сострадании распределилась по всему Рою, запечатлелась во всех сознаниях. И может, ни один из тех Иклакик, что приходили просить тебя о прошении, не лжет: может, каждый бывший Рой-гражданин искренне помнит, как он был тем самым единственным членом Роя, который пытался тебе помочь.
– Выходит, все девять миллионов – это тот единственный, кто не виноват, и ни один из них не входит в те девять виновных миллионов? – Я уставился на Полу. – Знаешь, тебе, наверное, лучше уйти.
Уголки ее изуродованного рта изогнулись.
– Если все Иклакик одинаково виновны, то, возможно, и все они заслуживают одинакового уважения за тот единичный акт сострадания. Может, этот порыв доброты исходил не от какого-то отдельного Иклаки. Может, этот квант жалости был порожден самим Роем – как первая попытка самоотрицания, – и этот единственный квант жалости, существовавший во всем Рое, просто проявился в том Иклаки, который помог тебе… по чистой случайности, так сказать, наобум.
Я ничего не произнес в ответ.
Пола улыбнулась мне своей диагональной улыбкой:
– Принцип прощения Гейзенберга.
Я дотронулся до нее правой рукой. Она запрокинула голову и поцеловала меня. Ее губы, как и моя душа, были неправильной формы, и все же подходили друг другу.
На следующий день
Раннее утро. Первичная луна почти в зените, но уже светло, и мандариновое солнце высоко поднялось в кашеобразное небо. Я сверился с датчиками: 08:40. Просыпаясь, я чувствовал, что чего-то не хватает, и теперь понял – чего. В первый раз – за какой же срок? – я проспал фазу быстрого сна, не видя кошмаров.
Пола все еще спала рядом, на импровизированной кушетке. У такого нелюдима, как я, нет спальни для гостей, поэтому, когда Пола решила остаться на ночь, пришлось срочно что-то изобретать.
Два года я находился внутри сознания Полы без ее разрешения, точно так же, как и она была внутри моего сознания. А теперь я снова смотрю на нее снаружи и не могу поверить, как она прекрасна.
