Он вспомнил споры между мамой и папой на тему «можно ли позволять ребенку пить во время еды». Такие споры велись при нем неоднократно — чуть ли не каждый раз, когда за обедом он вскакивал и бежал в кухню, к банке с грибом. Теперь он решил использовать самые убедительные из папиных доводов. Он говорил, что «жажда — это не блажь какая-нибудь, а потребность организма». Он рассуждал о том, что «вода человеку еще нужней, чем пища», и сообщил даже, что «без пищи человек может прожить дольше, чем без воды».
Но и это не помогло.
Саня слышала все, что он говорил. Она была с ним вполне согласна. Сказала даже, что «без воды и собака сбесится». Но видимо, мысли ее были заняты работой или чем-нибудь другим. Во всяком случае, пить она не попросила. Как назло!
Что было делать? На небе Миша заметил легкое белое облачко. Это уже не след от самолета, а настоящее облачко, хоть и небольшое. Правда, полуденное солнце жгло немилосердно, и Миша нисколько не сомневался в том, что Саня испытывает жажду. Но что, если небо затянет облаками и станет прохладней? Кому тогда нужен будет Мишин квас?
Мишей овладела новая идея. Он тихонько подберется к Сане и, ни слова не говоря, протянет ей стакан кваса. Это и удивит ее, и обрадует!
Миша налил полный стакан и, держа его за спиной, подошел к перилам. Чтобы не перелезать с таким хрупким грузом, он сначала просунул стакан сквозь балконную решетку. Железные прутья так накалились на солнце, что, прикоснувшись к ним, Миша невольно отдернул руку. Стакан при этом легонько звякнул, но Саня не услышала. Миша осторожно поставил его на настил лесов, по ту сторону решетки, а затем уже стал взбираться на перила. Саня работала не оборачиваясь.
Левым коленом Миша стоял уже на перилах и собирался перенести правую ногу, когда почувствовал, что сандалька застряла между прутьями. Он попытался высвободить сандальку — это не удалось. Дернул посильнее — сандалька высвободилась, но при этом Миша потерял равновесие, правая рука оторвалась от перил, тело резко качнулось вперед. Какую-то долю секунды он еще старался удержаться, но тут же понял, что падает.
В этот момент Саня метнулась к нему, схватила и вместе с ним грохнулась на настил.
С минуту она сидела на настиле, все еще не выпуская из рук Мишу, лежавшего у нее на коленях. Потом выпустила и спросила:
— Не ушибся?
— Нет, — сказал он, поднимаясь на ноги и держась за ушибленное плечо.
Снизу донесся сигнал обеденного перерыва.
— Я, может быть, еще и не упал бы, — смущенно проговорил Миша.
Саня промолчала.
— То есть я бы, конечно, упал, только не обязательно туда, во двор. Я бы, наверно, сюда и свалился, на настил.
— Хоть бы возле стены перелезал! — сказала Саня. — А то понесли тебя черти к самому краю. Как раз бы и вывалился наружу.
— Я нарочно хотел подальше от стены. Чтобы ты не заметила.
— Твое счастье, что я заметила…
— Что это? — спросил Миша, показывая на большую царапину, пересекавшую ногу Сани чуть пониже колена. — Где ты так ободралась?
Царапина была неглубокая, только из одного места сочилась кровь, тоненькой струйкой стекавшая по ноге.
Саня досадливо осмотрела ногу, потом оглянулась на подмости.
— Не знаю, — сказала она. — Наверно, об гвоздь. Это плотнички наши — ни дна им, ни покрышки! Всегда где-нибудь незагнутый конец оставят! Наверно, когда бросилась к тебе — вот и напоролась… А это здесь откуда?
Саня показала на стакан. Он лежал на боку, подкатившись к балконной решетке. Видимо, он опрокинулся, когда Саня с Мишей грохнулись на настил. Весь квас из него вытек, и на горячих досках лужица уже почти просохла. Она темнела только у самого края, куда падала тень от оградительной доски. Последние капли по одной срывались вниз.
— Это я тебе нес, — признался Миша. — Ты хочешь пить? У меня там еще есть!.. Я специально за квасом бегал…
— Ишь ты! — только и сказала Саня, улыбнувшись и внимательно посмотрев на Мишу.
Но ему больше ничего и не нужно было. Он уже чувствовал себя вознагражденным и за боль в плече, и за смущение, вызванное падением с балкона, и за тревогу, пережитую в очереди, и даже за неудачу вчерашней затеи с подушками.
Легко переправив Мишу через перила, Саня перелезла сама, и они зашли в комнату. Первым делом был выпит весь квас, еще остававшийся в графине. Потом Саня взглянула на часы и сказала:
— Так я позвоню от вас. Можно?
— Звони, звони. Я тебе наберу номер, хочешь?
— Нет, я сама.
Она набрала номер, подождала немножко, а потом заговорила в трубку:
— Это ты, Паша? Это я говорю. Ага. А почему ты собственной персоной возле телефона сидишь? Там никого нету, да? Я уже хотела попросить, чтобы тебя позвали, а потом слышу — вроде бы твой голос… Нет, я не из автомата, я из квартиры говорю. А отсюда, из четырнадцатой… Ага… Зачем это? Ну, вот еще!.. Мне скучать некогда… И когда это, интересно, у тебя время нашлось? Даже странно! Придется, значит, начальству доложить, что некоторые работники не загруженные ходят, скучают… Вот именно… Ладно, я сразу после работы. Ну, через полчаса — не поздней. Где всегда, ага. Я-то не опоздаю… До свидания, Пашенька, до скорого! Не скучайте, не вздыхайте, телефон не занимайте!..
Пока она говорила, Миша притащил вату, бинт и темный-претемный пузыречек с йодом. Миша стоял рядом с телефоном, прямо перед Саней, но она впервые, кажется, совершенно не замечала его. Она говорила с кем-то, шутила, улыбалась кому-то, глаза ее радостно светились, и в то же время ее будто бы вовсе и не было в этой комнате. Так продолжалось несколько секунд даже и после того, как она положила трубку.
Потом Саня заметила фотографию, висевшую на стене, и спросила:
— Это твоя мама сфотографирована?
— Да, — ответил Миша.
— С кем это она? С папой?
— Да. Это они снимались, когда меня еще и на свете не было.
— Ишь ты! — снова задумчиво проговорила Саня и подошла поближе к фотографии. — А кем твой папа работает?
— Конструктором. Знаешь, какую он электропилу сделал? Легкую-легкую! Даже я могу поднять. Специально для сучкорубов. Он у себя на заводе все, что хочешь, может сделать!
Саня перевязала себе ногу и совсем уж было собралась идти в столовую, но в это время вернулась мама. Она поставила на стол бидон и сумку, вытерла платком лоб и сказала:
— Вот хорошо, Саня, что вы еще не ушли! Сегодня вы будете обедать у нас.
— Ой, нет, что вы, Елена Федоровна! Я лучше в столовую сбегаю. Спасибо вам, Елена Федоровна, не надо!
