Стивен Дональдсон - Мордант превыше всего!

Рассматривая зеркало, она сказала безразличным тоном:

— Где вы взяли этих существ? Тех, что напали на меня и Джерадина. Как вы заставили их служить вам?

Мастер Эремис с радостью ответил:

— Это — каллат. Я нашел их благодаря счастливому случаю, как улыбается счастье тем, кто повелевает жизнью. Впервые их обнаружили Воплотители Вагеля в Кадуоле, но тогда им не смогли найти применение. Похоже, все в Кармаге считали, что они могут оказаться грозной силой — и служить кому—то другому. Но, когда я избавил Вагеля от длительного изгнания у Алендских Вассалов, он вспомнил формулу и отлил новое зеркало.

Каллат — действительно могучая сила, сама видишь. — Эремис наслаждался видом в зеркале, хотя большая часть его сознания была занята Теризой, — но не настолько могущественная, как опасались в Кадуоле. Их недостаточно много, чтобы создать из них армию.

Они отщепенцы в своем мире. Сейчас их безжалостно истребляет то, что я назвал бы расой свиней. Очень больших свиней. А каллат слишком кровожадны, чтобы пойти на перемирие. Они умеют лишь сражаться или умирать.

Видя опасности, которыми они подвергаются, я воплотил нескольких из них и начал торги. За то, что им удастся скрыться от своих врагов, — Эремис заставил себя умолчать о том, что не собирался дать каллат шанс выжить, а с самого начала собирался использовать их как расходный материал, — они согласились служить мне. Териза медленно кивнула. Он не вполне разобрался, поняла ли она его объяснения; казалось, она думала о чем—то другом.

— Они пришли из совсем иного мира, — сказала она. — У них своя история, свои побуждения. Вы по—прежнему утверждаете, что их не существовало, пока Вагель не создал зеркало?

Ее вопрос заставил Мастера рассмеяться. Он не старался скрыть, что невероятно доволен собой.

— Миледи, вы действительно хотите углубиться в эти дебри софистики?

Она мрачно посмотрела на него, словно хотела услышать, что он скажет, — и не беспокоилась о том, что именно услышит. Посмеиваясь, он продолжал:

— Ни один разумный человек — среди которых, должен признаться, настоящих раз—два и обчелся, — никогда не считал изображения в зеркалах несуществующими. Эту мысль с доводами, подтверждающими ее, внушил нам король Джойс вместе с требованием найти «правильное» применение Воплотимому. Он считал, что если изображения реальны, тогда к ним нужно относиться с уважением, — и утверждал это так настойчиво, что те, кто считал по—другому, не могли с ним спорить, разве что с той точки зрения, что у изображений нет независимого существования. Но его требование до того глупо, что даже не хочется говорить об этом. Он мог бы утверждать, что мы не должны дышать, потому что дыханием изменяем воздух, или не должны есть, потому что не следует вмешиваться в жизнь растений и животных. Правда в том, что мы имеем право вмешиваться в Воплотимое, потому что наделены могуществом. А также потому что вмешаться необходимо. В противном случае могущество не будет использовано и исчезнет, а Воплотимое окажется бесполезным.

Таков закон жизни. Как и все остальные существа, которые дышат, желают и выбирают, мы должны делать все, на что способны. Эремис облизнулся:

— Териза, я попробовал твою грудь и нашел ее великолепной. Наверное, ты на редкость глупа, если поверила, что не существуешь. Я говорил, что ты нереальна, лишь из желания как можно больше осложнить тебе открытие твоего таланта.

Говоря все это, он смотрел на нее, ожидая тайного отклика, правды, которую она хотела бы спрятать. Но ее глаза были слишком темными, слишком растерянными; они не выдали ничего. Их выражение было таким, что она могла бы быть и мертвой.

Но ее прекрасный изящный подбородок отвердел, словно она стиснула зубы.

Довольный этим проявлением гнева, Эремис потянулся вперед и запустил руки под полурасстегнутую кожаную рубашку Теризы. Он жалел лишь о том, что его пленница не успела помыть голову; но все остальное в ней было великолепно. Он решил, что сорвет с нее рубашку. И, прежде чем начнет причинять ей боль, вытворит с ее грудями такое, что ее тело захочет его, несмотря на свои тайны. Он изумит ее болью, как она изумила его.

Она почему—то отвернулась от него. Она не настолько боялась его, чтобы наблюдать, что он делает. Вместо этого она неотрывно смотрела в зеркало.

Не сознавая, что делает, он тоже посмотрел туда — как раз вовремя, чтобы увидеть, как слизняк вдруг выпрямился в полный рост, затем упал на каменное ложе долины и замер на месте. Эремис невольно затаил дыхание, ожидая, когда чудовище снова зашевелится и сожрет короля Джойса и наглого выскочку, алендского Претендента. Но чудовище лежало неподвижно, словно издохло. Странный дым клубами валил из его пасти, и его уносил ветерок.

— Свиное дерьмо! — выдохнул Эремис. Забыв о Теризе, он повернул зеркало и, схватившись за раму обеими руками, принялся тщательно изучать изображение. — Это невозможно. Старая дряхлая развалина совершила невероятное.

— Интересно, — сказала Териза таким тоном, словно это волновало ее меньше всего. — Может быть, все складывается не так «удачно», как вы думаете. Эремису показалось, что изображение долины по краям начало колебаться, что стены и последняя катапульта начали таять…

Этого тоже не могло быть. Он не знал, что происходит. Но понял, в чем дело. Резко обернувшись, Мастер ударил Теризу ладонью по лицу так сильно, что девушка отлетела, словно сломанная игрушка. Скорчившись, она лежала на боку в теплом солнечном свете, разметав волосы по каменному полу; одна рука слабо прижималась к тому месту, куда он ударил; похоже она плакала.

— Только попробуй еще раз выкинуть такую штуку! — прохрипел он. — Если ты коснешься зеркала своим талантом, клянусь, я позову сюда Гилбура и позволю ему изнасиловать тебя кинжалом.

А может, она и не плакала; она не издавала ни звука. Через какое—то время она кивнула — небольшое слабое движение, словно судорога поражения.

Несмотря на неожиданную потерю чудовища Мастер Эремис снова победно улыбнулся.

Артагель тоже улыбался, но совсем по другому поводу. Несмотря на то, что из его раненого плеча текла кровь, он выдержал горячую стальную молнию и гром следующей атаки Гарта. Это стоило ему новой боли в раненом боку. Дважды ему удавалось спастись лишь потому, что коридор был слишком узок для свободного фехтования и он мог блокировать выпады Гарта, используя каменные стены. Но в конце концов Бретер приноровился.