Но вот в этом-то она как раз заблуждалась. Десять дней превращаются в вечность, когда сидишь одна в кромешной тьме и оглушающей тишине, нарушаемой лишь стуком собственного сердца, своим дыханием и шумом в ушах, когда шуршание одежды производит шум мотора грузовой машины. Минуты и даже секунды кажутся бесконечными, существование теряет всякий смысл.
Беатриче начала вслух произносить свои мысли и регулярно вести с собою всякого рода беседы. Поначалу ей казалось странным слышать в темноте собственный голос, но звук его немного успокаивал. Она могла даже закричать, и тогда бы ее, возможно, кто-нибудь услышал. Самым важным было при таких обстоятельствах не потерять рассудок и не впасть в панику.
Замира сидела на сооруженном из подушек троне и дремала. За окном, на пыльных улицах города, царила убийственная жара. Даже здесь, в стенах дома, было душно, хотя все окна завесили толстыми коврами.
«Это оттого, что крыша худая, – подумала про себя Замира и вяло отогнала муху, севшую ей на тыльную сторону кисти руки. – Летом солнце немилосердно палит на нас сверху, а зимой холод пробирается в каждую щель. Надо бы отремонтировать крышу».
Она вновь задремала, как вдруг послышался шорох. Шаги, быстрые, тяжелые шаги. Это была не Махтаб. Она хорошо знала спокойную, немного неуверенную походку своей дочери. Кто бы это мог быть? Кому понадобилось видеть ее в самый пик полуденной жары? И почему Махтаб не задержала посетителя?
Замира открыла глаза и чуть не вскрикнула. Отвращение, скорбь и гнев – вот что чувствовала и переживала Замира. На пороге стоял одетый во все темное мужчина.
Лицо его было прикрыто, как у путешественника, пересекающего пустыню. В правой руке он держал длинный кинжал, с которого капала свежая кровь. В левой – окровавленную голову Махтаб. Широко распахнутыми глазами она смотрела на свою мать, как будто и после смерти прося у нее помощи.
– Она отказывалась пускать меня к тебе, – сказал молодчик таким тоном, будто хотел попросить у нее прощения за жестокое убийство, и бросил голову к ногам Замиры. – Надеюсь, ты будешь умнее.
Замира едва перевела дыхание, пытаясь не лишиться чувств. Махтаб! Ее дочь! Этот подлый убийца лишил жизни ее единственную, ее любимую дочь. Почему Замира не услышала ее криков? Почему не предчувствовала страшного события?
«О Аллах, зачем ты наградил меня даром предвидения, если я даже не смогла спасти собственного ребенка?»
Ей хотелось кричать, выплеснуть в крике свою скорбь и боль.
Но тут она вспомнила, что убийца Махтаб все еще в комнате. Он смотрел на нее, любовался горем. Замира подавила свой гнев.
– Что тебе нужно? – резко спросила она.
Человек медленно приближался, на ходу срывая свисавшие с потолка пучки трав, опрокидывая статуи, давя свечи и корзины. Но Замира не обращала на это внимания. Они ей больше не понадобятся. Она уже знала, что сегодня обязательно умрет.
– Я бы хотел задать тебе несколько вопросов, – сказал убийца. Голос его звучал отчетливо, он наслаждался своей миссией. – Несколько дней назад у тебя была одна женщина, неверная с Севера с золотыми волосами. Чего она хотела?
– Этого ты от меня не узнаешь, – твердым голосом ответила Замира. Она подумала: есть ли что-то в ее жизни, за что она должна попросить у Аллаха прощения? У нее оставалось так мало времени!
– Ты в этом уверена? – Он так близко подошел, что она могла дотронуться до него. Кинжал сверкнул перед ее глазами. – Подумай, глупая женщина. Как считаешь, что я с тобой сделаю, если ты не ответишь на мои вопросы?
Замира посмотрела ему в глаза – темные страшные глаза, холод которых заставил ее содрогнуться. Но она видела в них кое-что другое. Это было лицо женщины. Красивое, с правильными чертами. Эта женщина так часто бывала у нее. И вот теперь подослала убийцу? Замира почувствовала приступ гнева.
«Нет, это не пройдет тебе даром! – в ярости подумала она. – Кара Аллаха настигнет тебя – и твоего убийцу тоже!»
– Мне все равно, – ответила Замира и улыбнулась. Она прожила насыщенную жизнь. Много людей приходило к ней в отчаянии, и она помогала и утешала каждого. Ей не в чем было раскаиваться. – Ты от меня ничего не узнаешь.
Страшная боль пронзила ее тело, когда незваный гость одним движением отрубил ей большой палец правой руки.
– А может, все-таки подумаешь?
– Я знаю, кто нанял тебя! – воскликнула она, превозмогая боль. – Будь она проклята! Пусть Аллах лишит ее красоты, злость и зависть исказят ее лицо, сердце и лик высохнут, а чрево останется бесплодным! – Она сверлила его своим взглядом. И в первый раз заметила, как некое подобие неуверенности и страха промелькнуло в его глазах. – Теперь скажу о тебе. Я проклинаю и тебя, Малек аль-Омар. Ты никогда не добьешься в жизни того, о чем мечтаешь. Скоро глаза твои выклюют вороны, а душа сгорит в адском огне.
С яростным криком мужчина бросился на Замиру. Клинок мелькнул в воздухе…
Между пятнадцатой и двадцатой трапезой Беатриче начала декламировать стихи, которые учила в школьные годы; она перепела все песни, которые знала, – от народных, детских и шлягеров до попсы, и если тексты забывались, то она придумывала новые. Чтобы не онемели руки и ноги, делала приседания, упор лежа и гимнастические упражнения из женских журналов, которые еще не забыла. Обобщила все свои познания в хирургии, представила все операции, описанные в каталоге повышения квалификации хирургов, и срежиссировала их от первого разреза до наложения швов – шаг за шагом. При этом громко разговаривала с воображаемыми коллегами и даже имитировала их голоса.
Иногда она боялась перешагнуть грань безумия. Но когда в состоянии психического утомления ложилась на холодный каменный пол, чтобы немного поспать, и тишина окружала ее со всех сторон, она понимала, что разговоры вслух – спасительная тонкая ниточка, отделявшая ее от помешательства.
Беатриче спала плохо, ей снились ужасные сны о камне Фатимы и предсказаниях Замиры. Нух II, то в операционном костюме, то с лицом ее шефа, гонялся за ней по всему дворцу. Причем преследование не составляло для него труда, так как ее ноги были закованы в тяжелые цепи и она еле передвигалась. Когда ему наконец удавалось настичь ее, он с силой кидал ее на пол и набрасывался сверху. Из уголков его губ капала слюна, когда он рвал на ней одежду. В большинстве случаев Беатриче просыпалась в поту, дрожа от холода; болели руки и ноги. Она проклинала Нуха II ибн Мансура, посылая на его голову чуму и всевозможные напасти, и желала ему мучительной смерти от какой-нибудь отвратительной инфекции.
В гневе и отчаянии она кидала об стену деревянные миски и подолгу стучала в железную дверь, пока кулаки не теряли чувствительность. Обессиленная женщина забивалась в угол, обхватывала голову руками и растирала по щекам слезы. Для чего она делала все это? Она не понимала. Ее никто не видел и не слышал.
