Спидометр показывал, что пройдено двадцать семь километров. Если судить по карте, всего надо было пройти шестьдесят, но на деле получалось больше из-за непрестанных зигзагов и поворотов. Пески уже бесследно исчезли. Солнце, огромное, почти не греющее, тяжело и будто угрожающе нависало над горами, почти касаясь их зубчатых вершин. Машина лихорадочными бросками ожесточённо карабкалась по осыпям, иногда сползая вниз вместе с грохочущим каменным потоком; скаты пронзительно выли, бессильно тёрлись о камни на всё более крутом склоне.
Двадцать девять километров. Кроме певучего сигнала телезонда, он ничего не слышал. «Непобедимый» молчал. Почему? Рогану казалось, что обрыв, нечётко проступающий тёмным силуэтом чуть ниже красного солнечного диска, это и есть верхний край ущелья, в которое он должен спуститься, но не здесь, а значительно выше, на севере. Тридцать километров. Во всяком случае, чёрной тучи пока нет и в помине. Наверное, она уже расправилась с обеими машинами. Или попросту бросила их, удовлетворившись тем, что они отрезаны от корабля, что связь заблокирована?
Вездеход метался, как затравленный зверь; временами от вибрации двигателя, работающего на максимальных оборотах, у Рогана под горло подкатывало. Скорость постепенно снижалась, но всё равно он двигался на удивление хорошо. Может, стоило взять аппарат на воздушной подушке? Но это машина слишком большая и тяжёлая, да и вообще не стоит об этом думать, раз уж ничего теперь не изменишь…
Роган хотел посмотреть на часы. И не смог этого сделать — ни на секунду нельзя было приблизить руку к глазам. Он согнул ноги, пытаясь ослабить ужасающие толчки, от которых у него внутренности переворачивались. Вдруг машина вздыбилась и сломя голову ринулась наискосок вниз, взвизгнули тормоза, но уже летел со всех сторон щебень, громко барабанил по броне, вездеход судорожно крутанулся, его занесло, протащило боком по осыпи, и машина замерла…
Вездеход медленно развернулся и снова упрямо пополз вверх по склону. Теперь Роган уже видел ущелье. Узнавал его по черневшим словно горные сосны пятнам проклятых зарослей, покрывавшим крутые склоны. До обрыва было не более километра. Тридцать четвёртый километр… Склон, по которому предстояло ехать, выглядел как сплошное море хаотически нагромождённых глыб и осыпей. Казалось невероятным, чтобы машина нашла тут дорогу. Роган перестал уже выискивать проходы — он ведь всё равно не мог управлять машиной. Он только глаз не сводил со скал, окаймляющих пропасть. Оттуда в любой момент могла вынырнуть чёрная туча.
— Роган… Роган… — услышал он вдруг. Сердце забилось сильней: он узнал голос Горпаха. — Вездеход, должно быть, не довезёт тебя до цели. Мы отсюда не можем определить с необходимой точностью крутизну склона, но, по-видимому, можно будет проехать ещё километров пять-шесть… Когда вездеход застрянет, придётся тебе дальше идти пешком… Повторяю… — Горпах повторил сказанное.
«Сорок два — сорок три километра от силы… Мне остаётся идти примерно семнадцать километров, по такой местности это часа четыре, если не больше, — моментально просчитал Роган. — Но, может, они ошибаются, может, вездеход пройдёт…»
Голос смолк, и снова слышались только ритмически повторяющиеся певучие сигналы зонда. Роган покрепче прикусил мундштук маски — при отчаянных бросках вездехода мундштук обдирал нёбо и дёсны. Солнце уже не касалось гор, но висело вплотную над ними. Перед глазами у Рогана маячили нагромождения скал, торчащие каменные плиты; иногда на него падала их холодная тень. Машина шла теперь гораздо медленней. Подняв глаза, Роган увидел прозрачные перистые облака, тающие в небе, и слабо светящиеся звёзды.
Вдруг с вездеходом начало твориться нечто странное. Задняя часть его осела, передняя вздыбилась, весь он закачался, как конь, вставший на дыбы. Он того гляди рухнул бы, придавив Рогана, если б тот не спрыгнул с подножки. Роган упал на колени и руки, сквозь толстые защитные рукавицы и наколенники ощутил боль удара, проехал метра два по осыпи, пока не удалось задержаться. Колёса вездехода взвизгнули ещё раз, и машина замерла.
— Внимание… Роган… Это тридцать девятый километр… Машина дальше не пойдёт… тебе придётся идти пешком… сориентируешься по карте… Вездеход останется тут — на случай, если ты не сможешь вернуться иначе. Ты находишься на пересечении координат сорок шесть и сто девяносто два…
Роган медленно поднялся. Все мускулы у него болели. Но трудными были только первые шаги; он понемногу расходился. Ему хотелось поскорее отдалиться от вездехода, застрявшего между двумя каменными грядами. Под большим камнем-пирамидой он сел, вынул карту и попробовал сориентироваться. Это было нелегко. Но всё же он определил своё положение. До верхнего конца ущелья оставалось не больше километра по прямой, однако в этом месте нечего было и пробовать спускаться: на склонах сверху донизу щетинились металлические заросли, так что он двинулся вверх, всё время обдумывая, не попробовать ли сойти в ущелье, не доходя до намеченного пункта. Туда ведь минимум четыре часа ходу. Даже если удастся вернуться на вездеходе, обратный путь займёт пять часов; а сколько времени понадобится, чтобы спуститься вниз, не говоря уж о поисках! Весь план вдруг показался ему бессмысленным. Красивый жест, столь же пустой, сколь и героический с виду, — Горпах решил успокоить свою совесть, принеся в жертву его, Рогана. На мгновение его охватила такая ярость (надо же, попался на удочку, словно сопляк какой-нибудь: ведь астрогатор всё это заранее сочинил), что он ничего вокруг не видел. Понемногу остыл. «Отступать поздно, — повторял он себе. — Если не удастся спуститься в ущелье или если до трёх часов никого не удастся найти, тогда я возвращаюсь».
Было пятнадцать минут восьмого. Роган старался шагать широко и размеренно, но не слишком быстро, потому что при напряжении расходуется намного больше кислорода. Он прикрепил компас на запястье правой руки, чтобы не сбиваться с намеченного направления. Несколько раз пришлось ему, однако, обходить трещины с отвесными краями. Тяготение на Регис было гораздо меньше земного, это давало хоть относительную свободу движений даже на столь труднопроходимой местности. Солнце поднималось всё выше. Слух Рогана, приученный к постоянному аккомпанементу звуков, которыми, как защитным барьером, окружали его в прежних экспедициях машины, теперь стал словно обнажённым и крайне обострился. Ритмичный напев зонда очень ослабел и отдалился; зато каждый порыв ветра, рвущегося об острия скал, бередил внимание Рогана: казалось, что с ним доносится отдалённое жужжание, так прочно врезавшееся в память. Постепенно он втянулся в ходьбу и смог размышлять, автоматически переступая с камня на камень. В кармане был шагомер, но Роган не хотел слишком рано смотреть на его циферблатик, решил, что сделает это лишь через час. Однако не выдержал и до срока вынул похожий на часы приборчик. Горькое разочарование: он не прошёл и трёх километров. Наверное, это потому, что дорога идёт в гору. «Значит, не три и даже не четыре часа, а по меньшей мере ещё шесть…» — подумал он. Вынул карту и, став на колени, снова проверил свой путь. Верхний конец ущелья был виден в семистах — восьмистах метрах к востоку; Роган всё время двигался более или менее параллельно его изгибам. В одном месте среди чёрных зарослей на склонах проходил тонкий извилистый разрыв — вероятно, русло высохшего потока. Роган уставился на эту тонкую нитевидную линию. Стоя на коленях под свистящим порывистым ветром, он раздумывал с минуту. Потом встал, словно не решив ещё, что делать, машинально спрятал карту в карман и свернул под прямым углом с прежнего направления, шагая к обрывам ущелья.
