Мюррей поднялся, не дожидаясь, когда выступление закончится:
- И это называется "не мятеж"? Они хоть бы речи свои согласовывали! Всё, на этом собрание закончено. В связи с напряжённой обстановкой в городе лаборатория переводится на казарменное положение. Размещайтесь в комнатах отдыха по четыре человека. - Пол повысил голос, стараясь подавить недовольный гул в зале: - Тесноту и личные неудобства придётся потерпеть, пока обстановка стабилизируется! Нельзя допустить, чтобы весь этот бедлам замедлил наши исследования. Можете расходиться. Час на обустройство, затем возвращаемся на рабочие места.
- Но домой-то съездить можно, взять самое необходимое? - растерянно поинтересовался кто-то.
- Я же сказал - из лаборатории не выходить без моего разрешения. Самое необходимое здесь есть.
Мюррей выключил экран инфора, сотрудники начали подниматься, потянулись к выходу. Видно было, что распоряжение о переходе на казарменное положение большинству неприятно, но возражать вслух никто не осмелился.
Джабира шагнула к Бигли.
- Ивон, а где Ната?
Та посмотрела на неё удивлённо.
- Все руководители, вызванные на совещание, блокированы в резиденции губернатора. Ната просила собраться в лаборатории и никуда не уходить до её распоряжения. Странно, что ты не в курсе.
События развивались стремительно. Выступление Эшли Уайтакер на совещании у губернатора никто не воспринял всерьёз. А зря, останавливаться она не собиралась. Пока было неясно, какие силы в городе её поддержали, но действовали они решительно и умело. Накануне отлёта имперского курьера, сопровождающего подготовленную к транспортировке пушку, космопорт был захвачен группой молодых людей с буро-зелёными повязками на рукавах, - цвет мха, покрывающего большую часть поверхности Альбиона, мятежники сделали своим символом. Охрана космопорта сопротивления не оказала, позволив нападающим блокировать связь города с внешним миром. Одновременно повстанцы проникли в резиденцию губернатора. А через полчаса заявил о своём существовании "Временный Совет Альбиона".
Служба порядка, не получая распоряжений, действовала в соответствии с уставом, - обеспечивала охрану жизненно важных узлов. Остальные горожане предпочитали не высовывать лишний раз нос из квартир, ожидали, чем обернётся пока что мирное противостояние.
К утру следующего дня неопределённость закончилась. Губернатор сдался, сложил полномочия. Должно быть, в немалой степени из-за того, что после переговоров, тянувшихся всю ночь, на сторону Временного Совета перешли четверо из шести его заместителей, в том числе шеф службы порядка. И уже утром полицейские цепляли бурые ленточки на форму.
Ближе к обеду в лабораторию вернулась Гилл. Отмахнулась от Мюррея и Бигли, засыпавших её вопросами прямо в холле, закрылась в кабинете и вызвала Джабиру.
Во второй раз Моник испытывала страх перед такой знакомой, оформленной под малахит дверью. Нет, шесть лет назад был не страх - робость. Тогда она понимала, что должно произойти между ними и хотела этого. А сейчас...
Она с сомнением посмотрела на сенсор интеркома. Ну уж нет, шесть лет входила в этот кабинет, не спрашивая разрешения, войдёт так и теперь. Решительно толкнула дверь.
Гилл сидела в кресле, тяжело опершись локтями о стол. Осунувшаяся, с чёрными тенями у глаз.
- Ната, ты выглядишь усталой, - Моник подошла к столу, села в кресло напротив. Как обычно. Нужно вести себя как обычно.
- Да, наверное, - Гилл внимательно посмотрела на неё. - Что случилось, Моник?
- У меня? Ничего не случилось, всё нормально.
В глазах Наты по-прежнему было ожидание ответа. И боль. Моник почувствовала, как солёный комок подкатил к горлу. Она никогда не видела подругу такой... жалкой?!
- Честное слово, нормально!
- Ты не отвечала на вызовы. И не сказала, где была.
- Я... это минутная слабость. Я не хотела причинить тебе боль.
- Ты была с кем-то?
- Нет. Как ты могла такое подумать? - Моник готова была сгореть от стыда. Но что ей оставалось, кроме вранья? - Мне потребовалось чуть-чуть одиночества. Я взяла машину и полетела. И комм отключила.
В глазах Гилл появилась надежда.
- Правда?
- Конечно.
- А я испугалась... Моник, я не представляю, как смогу жить без тебя. У меня ведь никого другого нет, понимаешь? Нет и никогда не было.
Моник с ужасом увидела, как на ресничке её набухает капелька. Кап! И покатилась по щеке. И на другой мокрая дорожка. Кап! Вторая капелька. Твердокаменная, непоколебимая Гилл - плачет?! Такого не бывало за шесть лет. Плачет из-за неё...
Подчиняясь безотчётному порыву, она вскочила, обогнула стол, обняла подругу за плечи, уткнулась лицом в короткие жёсткие волосы.
- Ну ты что? Перестань! Я же рядом.
- Я испугалась. Сильнее, чем когда на нас напали шлейфокрылы, испугалась. Сильнее, чем когда провалился эксперимент с Уайтакером. Я подумала, что ты меня бросила. Тебе плохо со мной, Моник? Я буду вести себя так, как ты захочешь! Я научусь, честно!
- Не надо, ты мне нравишься такая, как есть.
Моник закрыла глаза, чувствуя, как поворачивается лицо Наты навстречу её лицу. Как губы, такие знакомые, касаются её губ. Она не сможет оставить эту женщину. Никогда не посмеет.
Спустя час Гилл собрала заместителей на совещание. Мюррей, даже в кресло сесть не успев, потребовал:
- Ната, я хочу слышать твоё мнение о происходящем.
Наверняка это хотели знать все, не один он. Гилл криво усмехнулась:
- Если одним словом - дерьмо.
- А если двумя?
- Много дерьма. И город рискует утонуть в этом дерьме очень скоро. И мы вместе с ним.
Уайтакер затеяла опасную игру. Ната не понимала, как новоявленная губернатор собирается держать в узде тех, кого привела к власти. Удивительно, но они пользовались авторитетом в молодёжно-подростковой среде и у обслуживающего персонала. И авторитет этот держался на страхе. Прежде Гилл и не подозревала, что на Альбионе - научной колонии! - существует криминалитет. Но если разобраться: в городе более пятидесяти тысяч жителей, лишь десять процентов - научный персонал института, остальные - их семьи, обслуга, администрация. Здесь должно быть то же самое, что и везде...
- Плюс то, чего в других малозаселённых мирах нет, - неожиданно продолжила её фразу Сорокина. И пояснила в ответ на удивлённые взгляды: - Клер знает, о чём я говорю. Она ведь работала в лаборатории Раевского. А на ком он ставит свои эксперименты? На добровольцах?
- Да, это правда, - согласилась Холанд. - Первая лаборатория нуждается в отбракованном человеческом материале для экспериментов по приспособляемости. Поэтому с Остина доставляют неизлечимых маньяков. Они приговорены к уничтожению, это не люди, хуже зверей. Пусть хоть науке послужат напоследок.
