Розали как будто привиделось то же, что и Киту. Она вдруг произнесла:
— Твой мост все изменит.
— Прости, но так будет лучше, — сказал Кит. — Мы не должны плавать через туман.
— Мы не должны попадать на тот берег иначе, как переплывая через туман. Кит, знаешь… — Розали оборвала фразу в самом начале. Через секунду она вновь заговорила, но уже тише, словно отвечала собственным мыслям: — Часто жизнь зависит от сиюминутного выбора: с Дирком Кожемякой я заночую на горном поле или одна под своей крышей, куплю на ярмарке ленты или вино, из какого дерева — камфорного или грушевого — сделаю носовую деку парома. По-твоему, это мелочи? Поцелуй, лента, пылинка, упавшая на ту или иную чашу весов… Нет, Кит Мейнем из Атиара, это не мелочи. Наши души ждут от нас ответов, и любой изменяет нас… Вот почему я не спешу решать, как мне относиться к твоему мосту. Я буду ждать, пока не пойму, какая перемена случится со мной.
— А если понять так и не удастся? — спросил Кит. — Ведь это будет означать, что ты ждала зря.
Неподалеку раздался всплеск.
— Тихо!
В светлое время путь занял бы меньше часа, но теперь Киту казалось, что прошло много больше времени. Да и не казалось, наверное. Если на звезды глядеть, не поймешь, то ли продвигается лодка вперед, то ли стоит на месте.
У него стиснуты челюсти, а мышцы, все до единой, напряжены. Попытавшись расслабиться, Кит понял: нет, это не страх, а нечто иное, идущее извне.
— О нет! — воскликнула рядом Розали.
Теперь он тоже улавливал это — звук не звук, похоже на пение органных труб самого низкого регистра; гул до того слабый, что его едва различает ухо. Но от него почему-то кости превращаются в жидкость, а мышцы — в шелушащуюся ржавчину. Вдруг стало тяжело дышать, из груди рвались хрипы, в голове гулко ухала кровь. Движения давались не легче, чем мухе, увязшей в меду. Все же он кое-как поднял руки, прижал ладони к вискам. Розали была почти не видна — словно пятно чуть светлее мглистого фона, — но слышались ее слабые, полные боли вздохи, как у раненой собаки.
Барабанный бой гремел теперь во всем теле, растворял, разъедал. Хотелось кричать, но в легких не осталось воздуха. Вдруг Кит понял, что под ними уже не плоская поверхность: туман вспухал, вздымался, горбился за бортами парома.
«Так я мост и не достроил, — подумал он. — И ее не поцеловал».
А Розали — жалеет ли сейчас о чем-нибудь?
Туманный горб все рос, превращался в курган, в гору, и вот она уже застит полнеба. Затем гребень растаял, развеялся туманными завитками, и обнажилась тварь — громадная, темная, как сама ночь, она заскользила вниз, в образовавшуюся ямину. При этом казалось, будто она вовсе не двигается, хотя Кит понимал: это из-за непомерной длины. Целый век минует, прежде чем тварь проплывет перед ним вся… А больше он и не увидел ничего — глаза закрылись сами собой.
Неизвестно, сколько времени он пролежал на дне лодки. Просто в какой-то момент пришел в себя, а чуть позже к нему вернулась способность двигаться, мышцы и кости пришли в норму. На носу парома лаяла собака.
— Розали? — слабо позвал он. — Мы что, тонем?
— Кит? — Ее голос был тонок как нить. — Так ты жив? А я думала, умер.
— Это был крупняк?
— Чего не знаю, того не знаю. Настоящего крупняка еще никто так близко не видел. Может, это был крупняк-середняк.
Кит вымученно хихикнул.
— Вот же зараза! — ругнулась в потемках Розали. — Я весло обронила.
— И как теперь быть? — спросил Кит.
— Есть запасное, но с ним и плыть дольше, и к причалу не попасть. Ладно, приткнемся где-нибудь, а дальше пешком, за помощью.
«Я жив, — подумал Кит. — Могу теперь хоть тысячу миль прошагать».
До Левобережного они добрались уже почти на рассвете. Как раз всходили две большие луны, когда паром пристал к берегу в миле южнее пристани. Торговки пряностями сразу ушли вместе с собакой, Кит с Розали задержались, чтобы привязать лодку, а потом побрели берегом. На полдороге встретили Вало, он бежал со всех ног.
— Я жду и жду, а тебя все нет и нет… — Парень задыхался, в лице ни кровинки. — А тут они, пассажирки эти, говорят, ты добралась, и я…
— Вало… — Розали обняла его, крепко прижала к себе. — Малыш, мы живы. И мы здесь. Все кончилось.
— Я думал…
— Знаю, о чем ты думал, — перебила она. — Прости, я так вымоталась, просто с ног валюсь. Сделай одолжение, подгони «Переправу» к пристани. А я домой. Буду спать до вечера, и даже если самой императрице понадоблюсь, пускай ждет и зря не топает ножками.
Она отпустила юношу, одарила Кита усталой улыбкой и пошла вдоль насыпи. Архитектор проводил ее взглядом.
* * *
«Имперская печать» оказалась письмом из Атиара от какого-то мелкого, но наглого чиновника — он требовал разъяснить ранее представленные Китом цифры. Едва ли это стоило переправы даже в ясный день, не то что в такую ночь. Кит проклинал и столицу, и всю империю, но затем все же послал требуемое, добавив суровое замечание насчет печатей и надлежащего пользования ими.
Два дня спустя он получил сообщение, которое уж точно требовало его присутствия на левом берегу: из Рудного Хойка везут цепные звенья и болты, они уже в двенадцати милях от села. Кит, а с ним железных дел мастер Тандрив Ковальщица поехали встречать обоз и застали его спускающимся по южному пологому склону холма возле деревни Оуд. Крепко сбитые телеги были приземисты, кладь укрыта парусиной, а толстоногие волы в упряжках взирали на мир с безмерным спокойствием. Обоз двигался медленно, возчики шли рядом с телегами и распевали нечто, непривычное для ушей горожанина.
— Воловьи песни, — пояснила Тандрив. — Я тоже такие в детстве пела, когда у тетки на ферме жила. «Вспомни сны ночей тогдашних, ложе из травы остывшей, на лугах коров бродящих и былую силу в яйцах…»
Тандрив хихикнула.
Когда он остановил коня, приблизилась одна из погонщиц.
— Здрасьте, — буркнула погонщица и сопроводила приветствие кивком.
Кит слез с коня и спросил:
— Это и есть наши цепи?
— Ты с моста?
— Кит Мейнем из Атиара.
Женщина снова кивнула.
— Бералит Рыжий Бык из Ильвера. Кузнецы твои на задке последней телеги сидят.
Если и сидели, то не все — жилистый мужичок с опаленными бровями спешил навстречу. Он представился как Джаред Калильщик из Малого Хойка. Ведя разговор и шагая рядом с обозом, он откинул покров, и Кит увидел груз: чугунные звенья, десятифутовые стержни с петлями на концах. Оглядев их, Тандрив вступила в беседу с Джаредом. Кит вел в поводу обоих коней; ему были по душе такие вот увлеченные разговоры мастеров. Он даже чуть поотстал, поравнявшись с гужевой скотиной.
