Герберт почти все время лежал в полузабытьи, у него уже начался бред. А колонисты располагали лишь весьма несложным лекарством — освежающим отваром трав. Лихорадка еще не очень мучила его, но вскоре ее приступы стали повторяться регулярно.
Гедеон Спилет убедился в этом 6 декабря. У бедного мальчика пальцы, нос и уши стали совсем восковыми, начался озноб, он дрожал так сильно, что у него стучали зубы. Пульс был слабый и неровный, кожа сухая, больного томила жажда. Вдруг поднялся сильный жар, глаза заблестели, раскраснелось лицо, пульс участился; затем выступил обильный пот, а после этого жар спал и лихорадка как будто уменьшилась. Приступ длился около пяти часов.
Гедеон Спилет не отходил от Герберта; теперь уже было совершенно ясно, что у больного перемежающаяся лихорадка; нужно было во что бы то ни стало прервать ее, пока она не привела к тяжелым последствиям.
— Но чтобы ее прервать, — сказал Гедеон Спилет Сайресу Смиту, — нам нужны противолихорадочные средства.
— Противолихорадочные!.. — повторил инженер. — Где же их взять? У нас нет ни хинной корки, ни сернокислого хинина!
— Верно, нет их, — сказал Гедеон Спилет. — Но на берегу озера растут ивы, а ведь ивовая кора иногда может заменить хинин.
— Давайте же попробуем, не будем терять ни минуты! — ответил Сайрес Смит.
Ивовая кора справедливо считается в известной мере заменителем хинной корки, так же как и кора индийского каштана, листья остролиста, «драконов корень» и некоторые другие растения. Разумеется, следовало испробовать это средство, хотя оно и уступает хине, и применить его в естественном виде, потому что не было возможности извлечь из коры алкалоид, который носит название салицил.
Сайрес Смит сам ходил на озеро и срезал со ствола черной ивы несколько кусков коры; он принес ивовую кору в Гранитный дворец, истолок ее, и в тот же вечер Герберту дали принять этот порошок.
Ночь прошла благополучно. Герберт немного бредил, но приступов не было ни ночью, ни на следующий день. У Пенкрофа появилась надежда, Гедеон Спилет ничего не говорил. Возможно, что просто удлинились промежутки между приступами и они станут повторяться не ежедневно, а через день. Завтра все должно было решиться. И с какой тревогой в Гранитном дворце ждали этого завтрашнего дня!
Надо также заметить, что после приступов Герберт чувствовал себя совершенно разбитым, голова у него делалась тяжелая, в глазах темнело. Был еще один симптом, очень испугавший Гедеона Спилета: печень у Герберта сильно увеличилась и воспалилась, а вскоре усилился бред, показывавший, что болезнь подействовала и на мозг.
Гедеон Спилет был потрясен этим новым осложнением. Он отвел инженера в сторону и сказал:
— Это злокачественная лихорадка!
— Злокачественная? — воскликнул Сайрес Смит. — Вы ошибаетесь, Спилет. Злокачественная лихорадка не может развиться так вот, сразу. Надо, чтобы в организме уже были ее зачатки.
— Нет, я не ошибаюсь, — ответил журналист. — Герберт, несомненно, захватил ее здесь, на болоте. Мы были свидетелями первого приступа. Наверно, будет и второй а если нам не удастся предотвратить третий приступ… Герберт погибнет.
— А ивовая кора?..
— Не поможет, — ответил Гедеон Спилет. — А если при злокачественной лихорадке не пресечь третьего приступа, смертельный исход неизбежен.
К счастью, Пенкроф не слышал этого разговора. Он бы с ума сошел.
Вполне понятно, что Сайреса Смита и Гедеона Спилета терзала тревога весь день 7 декабря и всю следующую ночь.
В середине дня начался второй приступ. Кризис был страшен. Герберт чувствовал близость смерти. Он умоляюще протягивал руки к Сайресу Смиту, к Спилету, к Пенкрофу. Он не хотел умирать… Сцена была душераздирающей. Пришлось увести Пенкрофа.
Второй приступ длился тоже пять часов. Стало очевидно, что третьего приступа больному не вынести.
Ночь прошла ужасно. Герберт бредил и говорил такие слова, что у его товарищей сердце разрывалось. Он метался, кричал, ему чудилось, что он борется с пиратами, он звал Айртона. Он умолял исчезнувшего теперь покровителя о помощи, мысль о таинственном незнакомце преследовала его… А потом силы покидали Герберта, и он лежал в глубоком оцепенении, без чувств, без движения… Несколько раз Гедеону Спилету казалось, что бедный мальчик уже умер.
На следующий день, 8 декабря, слабость у Герберта все возрастала. Исхудалые руки его перебирали край одеяла. Ему снова дали толченой ивовой коры, но Гедеон Спилет уже не возлагал на нее надежды.
— Если до завтрашнего утра мы не дадим Герберту сильнодействующего средства против лихорадки, — сказал журналист, — он умрет!
Настала ночь, несомненно, последняя ночь Герберта. Добрый, мужественный, умный мальчик, развитой не по возрасту, умирал. Все любили его, как родного сына, и не могли его спасти! На острове Линкольна не было того единственного средства против злокачественной лихорадки, которое могло ее победить!
В ночь с восьмого на девятое декабря у больного усилился бред. Печень была страшно воспалена, сознание помутилось. Герберт уже никого не узнавал.
Доживет ли он до завтра? Но третий приступ все равно унесет его. Силы Герберта иссякли, и в промежутках между припадками бреда он лежал как мертвый.
Около трех часов утра Герберт вдруг испустил неистовый вопль и забился, казалось в предсмертных судорогах. Наб, дежуривший у его постели, в ужасе бросился за помощью в соседнюю комнату, где сидели без сна его товарищи.
И в эту минуту Топ как-то странно залаял…
Все кинулись в спальню и успели подхватить умирающего — в бреду он хотел соскочить с постели на пол; взяв Герберта за руку, Гедеон Спилет почувствовал, что пульс его постепенно становится более ровным…
Было пять часов утра. В окна Гранитного дворца уже проникали лучи восходящего солнца. Наступал ясный, погожий день, последний день жизни несчастного мальчика.
Солнечный луч осветил столик, стоявший у кровати умирающего.
И вдруг Пенкроф, вскрикнув, указал на продолговатую коробочку, откуда-то взявшуюся на столике…
На крышке коробочки стояли два слова: «Сернокислый хинин».
Необъяснимая тайна. — Выздоровление Герберта. — Подготовка к экспедиции. — Первый день. — Ночь. — Второй день. — Каури. — Казуары. — Следы в лесу. — Прибытие на Змеиный мыс.Гедеон Спилет схватил коробочку и раскрыл ее. В ней оказалось около двухсот гран белого порошка. Журналист взял в рот несколько крупинок этого порошка. Страшная их горечь подтвердила, что надпись на крышке не обманула. Действительно, то был драгоценный алкалоид коры хинного дерева, превосходное средство против лихорадки.
