Лишь через час с гаком дошла очередь до полетов. Для начала я освоил вертикальные прыжки на столь небольшую высоту, что не убился бы и без тормозных двигателей, но все же учился тормозить – плавно или резко, смотря по ситуации. Потом прыжки стали выше. Еще чуть позже я стал прыгать под сорок пять градусов к горизонту, мягко приземляться и тотчас прыгать снова, чуть изменив направление, и еще раз обскакал таким образом станцию по кругу радиусом метров восемьсот. И так далее, и тому подобное. Прыжки стали дальше, я учился маневрировать в полете. Один раз меня завертело, но я выправился довольно быстро – потому, наверное, что нисколечко не боялся. И что за прелесть эти твердотопливные элементы! К началу первого настоящего полета я не сжег и двух процентов загруженной в меня реактивной массы.
Устать я не мог – ни физически, ни умственно, и в этом крылась одна из двух причин того, что полевые испытания, совмещенные с тренировкой, проводились в форсированном режиме. Вторая причина – фаза Луны. Лунный день на меридиане «Аристотеля» подходил к концу, огненный шар висел низко, любая неровность уже отбрасывала длинную тень. Зато на той широте, где лежал Семигранник, лунный день только начинался. Пройдет пять или шесть земных суток, и работать там станет почти невозможно из-за яростного шара над головой. Даже у «паука» могут быть проблемы.
Я знал, что меня будут гонять, пока не сядут аккумуляторы и не сгорит топливо. После меня точно так же будут гонять другого, потом третьего. А потом решат, кому из нас лететь к артефакту.
Опять кто-то самонадеянно вообразил, что может решать за меня. И не в какой-нибудь мелочи, а в деле, от которого, может быть, зависит не только мое будущее, но и судьба всего Экипажа! Ох, сколько же вас вокруг, честных служак, людей-функций, людей-параграфов… Беда не в том, что вы обыкновенные, а в том, что вы, не понимая и не желая признать этой заурядной истины, мешаете другим жить и работать…
Летать оказалось проще, чем прыгать. И гораздо интереснее. Только меняй немного тангаж, и будешь либо снижаться, либо набирать высоту. Отклонение сопла – поворот. Торможение – либо с помощью передних сопел, либо основным движком после разворота на сто восемьдесят. Проще простого.
И тогда я принял решение. Оно сидело в моем сознании давно, но только теперь приняло окончательную форму. Азимут я знаю, карта местности сидит в памяти. Топлива хватит. Остановить меня нечем. Чего ждать? Вернусь с удачей – пусть судят победителя, если решатся, а не вернусь – с покойника, тем паче электронного, и взятки гладки. Хотя моему биологическому двойнику все-таки достанется на орехи…
Ничего. Потерпит.
– Лево двадцать, – услышал я голос руководителя программы. – Высота двести пятьдесят. Поворот влево, я сказал, а не вправо…
Подумать только – «он сказал»!
А я уже разгонялся, задрав морду «паука» к звездам, чтобы сэкономить топливо за счет баллистической траектории.
– Немедленно вернись на курс! – слышал я крики по радио. – Слышишь меня? Что происходит? Проблемы?
Я удостоил его ответом:
– Никаких проблем. Прием.
С полминуты я слышал лишь перемежаемые тяжелым дыханием хриплые и не очень-то связные выкрики: немедленно вернуться, запрещаю, будешь наказан, ну и все такое прочее. Этот тип только сейчас понял, что у меня на уме. Мне даже стало жаль его – так, чуть-чуть.
– Слетаю и вернусь, ясно? – снизошел я до объяснений. – У меня там одно маленькое дельце.
Больше я с ним не разговаривал. И в точно рассчитанный момент приказав двигателю остановиться, понесся по гигантской дуге с видимой с Земли стороны Луны на невидимую.
– Но вы подрядились…
– Доставить вас в Доусон! – перебил Малыш. – Вот мы и тащим вас в Доусон, разве не так?
И он наглядно подтвердил свои слова, обрушив палатку на головы хозяев.
Джек ЛондонСидя под куполом «Аристотеля», я смотрел на этого лысоватого человечка с нездоровым цветом лица, на его выпученные глаза, на отпавшую и чуть вздрагивающую нижнюю челюсть, и внутренне потешался. Мне-то давно стало понятно, чего хочется Слепку. Мысленно я ставил десять к одному на то, что он так и поступит. Лишь два обстоятельства могли остановить его: техническая неисправность «паука» и недостаточная, им самим признанная, адаптация к нему.
Не случилось ни того, ни другого. «Паук» оказался надежной машиной и сразу проявил себя во всей красе, что с новыми механизмами случается крайне редко, но все-таки иногда происходит, а судя по действиям моего Слепка, у него не возникло больших проблем с управлением.
Последний штришок – это как руководитель программы общался с моим электронным двойником. Дремучие все-таки инстинкты сидят почти в любом человеческом существе: если собеседник не антропоморфен и вообще не жив в биологическом смысле, значит, можно не относиться к нему как к равному. Покрикивать. Лаять команды. Обходиться без «спасибо», «пожалуйста», «прошу вас» и прочих вежливостей, принятых среди людей, даже если они в данный момент на вахте.
За час до скандала я уже ставил сто к одному на то, что мой Слепок рванет к Семиграннику, послав ко всем чертям и старательно расписанную программу, и ее руководителя. Мысленно я даже подзуживал его: давай, мол, давай!
А когда он, наконец, дал, я имел сомнительное удовольствие видеть, как руководитель программы, полковник, между прочим, впал в истерику. Мокрая курица, изрыгающая в эфир разные слова, грозящая кому-то немыслимыми карами, все равно осталась мокрой курицей, только немного шумной. Поорав в микрофон на Слепок и не получив ответа, он набросился на меня:
– Ну что вы стоите, как памятник! Это ваш Слепок, между прочим! Немедленно прикажите ему вернуться!
– Приказать не могу, – с такой дозой иронии, чтобы он обязательно заметил, молвил я. – Могу лишь попытаться переговорить с ним. Может быть, он ответит.
– «Может быть»?!
– А разве он обязан?
– Я… – Руководитель программы еще сильнее выпучил глаза, бисерины пота на его лбу начали сливаться в крупные капли, а я вдруг сообразил, что до сих пор не удосужился узнать, как зовут эту начальственную единицу. Просто не пришло в голову. – Я возглавляю операцию! – кричал он. – Вы будете наказаны!
– За что же? – Я подпустил в голос еще немного иронии.
– За вопиющее самовольство!
– Правда? И в чем же оно, позвольте узнать, выражается? Я, как видите, стою перед вами и не совершаю никаких самовольных действий, за которые могу быть наказан. Хочу также напомнить, что по службе я вам не подчинен. Строго говоря, и «паук» не является вашим оборудованием.
Казалось, полковника сейчас хватит удар. Но он справился.
– Приказываю вам молчать! За программу изучения Семигранника отвечаю я!
Сказал, как отрезал. Ну, как угодно. Отвечай, раз назначен.
Пожав плечами, я повернулся и побрел к какому-то ящику, который высмотрел вместо стула. С начала испытаний прошло уже несколько часов, а этот хмырь так и не предложил мне присесть. Устать я не устал, при лунной тяжести мышцы особенно не перетруждаются – мне просто надоело стоять, когда он сидит.
А он молчал. Видимо, пытался взять себя в руки и сообразить, что делать. Валяй, соображай. Копайся, если хочешь в параграфах, чтобы узнать, какие права имеет Слепок и можно ли наказать вместо него оригинал. В Уставе ты этого не найдешь, придется рыться в инструкциях и временных уложениях, да что толку? Инструкции еще не Устав. Самый матерый юрист не сразу даст ответ, в какой ситуации Слепок имеет те же права и обязанности, что и полноценный член Экипажа, а в какой его следует считать просто софтом. Людям запрещено носить вживленный компьютер в собственной голове, ни в какой клинике члену Экипажа не сделают такую операцию, и мы вынуждены пользоваться допотопной техникой, словно костылями вместо протезов, – но нет запрещения помещать копию личности в машину. А с кого спрос? С оригинала? С машины? С того, кто не запретил, то есть с Капитанского Совета? Глупо ты себя повел, полковник.
И отключить Слепок дистанционно ты не решишься, я же вижу. Можешь лишь пригрозить сделать это, но он тебе не поверит, как и я.
Безногие не страдают плоскостопием. Ограниченные – не могут выйти за пределы убогих своих представлений о том, что можно, чего нельзя и как надо вести себя, если что-то идет совсем не так, как предполагалось.
Я не собирался помогать ему выпутываться из идиотской ситуации. С какой стати? Каждый сам творец своего унижения. Или, возможно, даже разжалования – если «паук» со Слепком гробанется.
Не хотелось бы…
– Хорошо! – Наконец-то истерические нотки в голосе полковника сменились давно и старательно отработанным металлом. – Попробуйте поговорить с ним. Нужно убедить его вернуться.
– Не понимаю, зачем, – отозвался я. – Я, конечно, могу попытаться выяснить, что у него на уме, и, возможно, сумею склонить его к тому или иному решению, – но какой в этом смысл? Программа ведь выполняется. Она идет на несколько дней раньше графика. Артефакт будет подан вам на блюдечке. Что до уровня риска, то мой Слепок, надо думать, полагает его допустимым…
