Я щелкнул брелоком, ярко-зеленый автомобиль сорвался со стоянки и, ловко лавируя между припаркованными машинами, быстро прижучил к нам. Автомат издали определил, что нас двое, дверцы с обеих сторон подпрыгнули и застыли, как жесткие надкрылья жука. Коля с удовольствием сел справа, ремень безопасности моментально прижал его к сиденью.
Машина, получив все указания, быстро выбралась на шоссе. Коля посматривал с интересом, возьмусь ли за руль, настоящие мужчины предпочитают водить сами, но я уже убедился, что автомат быстрее реагирует, лучше просчитывает возможность пробок впереди, постоянно сверяется через спутник с темпом движения во всем районе, знает, когда в какой фирме начинается обеденный перерыв, что выплеснет на улицу голодных сотрудников, которым нужно обязательно перебежать на другую стороны улицы, хотя такая же жраловка есть и рядом.
На въезде в мой район Коля взглянул на дорожный знак, обозначающий «Главная дорога», чему-то засмеялся довольно скабрезно. Я смолчал, для меня знак означает лишь, что мне должны уступить дорогу, моя главная, водитель большегрузных грузовиков здесь увидит надпись: «Въезд в центр большегрузного транспорта запрещен», а жители этого района увидят добавочное: «Открыт новый клуб на Веневской».
Вообще программу распознавания символов можно настроить так, что каждый увидит то, что для него полезно или необходимо, а можно и так, что везде одни лишь глупенькие приколы и дурацкое гы-гы. Что делать, дураков рождается ровно столько, сколько и при Иване Грозном. Они пока не мешают, даже приносят пользу, так как в обществе хватает работ, где не требуется особого интеллекта.
Коля вертел головой и с интересом рассматривал наш район. Дурацкая улыбка то и дело раздвигала толстые губы. В одном месте он даже причмокнул и сделал руками вполне определенное движение, словно потянул на себя обеими руками тугой рычаг, вообще-то трудно интерпретировать как-то иначе, чем я вообразил, но, может быть, я зря на Колю думаю так уж упрощенно. В конце концов, ему не двадцать лет, мог бы и поумнеть в этом стремительно меняющемся мире.
– Классный у вас становится район, – сообщил он наконец. – Веселые чуваки живут!
– Чуваки? – переспросил я. – Так мой отец еще говорил. Сейчас говорят, кирдэки. А еще рэпкуры или шагцы.
– Все равно район классный, – сказал он. – Вообще здорово здесь. А что там за башня?
Я посмотрел в ту сторону, куда он показывал, но для меня там только зеленый лес, что тянется на шесть километров на юго-запад.
– Не знаю, – ответил я. – Каждый волен толочь траву в той сказке, которую сам создает. Или в той, которую для него создали люди поумнее.
– А ты? – спросил он с некоторым напряжением.
– Я вижу только то, что есть, – сообщил я. – А также то добавочное, что можно узнать или понять. Вон тот дом я вижу полупрозрачным, могу подсчитать ступеньки лестницы… да что считать, вон все цифры… Когда смотрю на стену, там тут же бегут сведения насчет марки бетона, плотности, скорости застывания, количества арматуры…
– А на хрена это тебе? – спросил он с недоумением.
– Не знаю, – ответил я честно. – А вот дерево… Это клен. Он из семейства acer saccharum, на канадском флаге лист сахарного клена, их сто пятьдесят видов в Евразии, Северной Африке, Северной и Центральной Америке. Растут в лиственных и смешанных лесах. Клен остролистный, татарский, полевой, явор и другие используют в защитном лесоразведении, для озеленения, древесину – в производстве мебели, инструментов и прочего. Клены – хорошие медоносы. В октябре сахарным кленом только любуются, а вот в марте собирают уникальный сок, гораздо более сладкий, чем сок березы. В преданиях западных и восточных славян клен является деревом, в которое превращен человек. По этой причине кленовое дерево не использовали на дрова, ибо «клен от человека пошел», из него не делали гробов, ибо «грешно гноить в земле живого»…
Он наконец пришел в себя от обуявшего столбняка, возопил:
– Да на хрена… на хрена тебе это? Ты что же, куда ни глянешь, там страница энциклопедии?
– Почти так, – согласился я. – Честно говоря, мне тоже кажется, что я переборщил. Но с другой стороны, везде видеть голых бабс или подрисовывать портретам усы и бороды – это вообще какое-то детство.
Он обиделся:
– Никакие не усы! Есть прикольные художники, что так подделывают портреты или переиначивают плакаты, что со смеху лопнешь!
Я сдвинул плечами.
– Верю. Но я как-то… не хочу жрачить по любому поводу. И без повода.
Он помолчал, сказал тихо:
– Ты очень изменился с тех пор, как ушла Каролина. Не по внешности, в этом мы все… Но вон Аркадий как был… гм… таким и остался. Да и все такие же, даже Светланка. А ты стал другим. Раньше ты прикалывался чаще, чем я.
– Изменился, – согласился я. – За четверть века можно измениться.
Он взглянул коротко, вздохнул. Я тоже промолчал, он и так понимает, что я без очков, корректирующих реальность, только потому, что уже с имплантатом. Да, я был в числе первых, кто воспользовался усовершенствованной реальностью с помощью компьютерного терминала, потом – шлема, неделю назад тоже в числе первых решился на установку мозгового имплантата. Да что там «решился», настоял, пробился в число первых, но это не значит, что оказался в первом десятке: в первой тысяче, да и то, считаю, повезло.
Остальной народец, который попроще, предпочитает смотреть на мир и видеть его таким, какой он есть, даже гордятся этим, идиоты. Все равно, что если бы жрали сырое мясо, разрывая его руками и зубами, и гордились бы этим. Ладно, пусть смотрят на «естественные» объекты, пусть живут неспешно, пусть не напрягают мозги, пусть больше развлекаются, оттягиваются, балдеют. Они не стремятся в будущее, им и здесь хорошо.
Да, собственно, и хрен с ними. Все равно в будущем им делать нечего.
Мы вышли из машины, она закрыла дверцы и двинулась в подземный гараж, где помоется, почистится и встанет на свое место в тесном ряду, настолько тесном, что двери невозможно открыть, даже поднимающиеся вверх, еще один плюс в пользу автопилота.
Коля с ходу принялся рассказывать анекдоты, часть из них уже про виртуальную, разделенную или улучшенную реальность, сам хохотал во все горло. Навстречу идет статная женщина, с потрясающей фигурой, хорошо одета, я бросил на нее короткий взгляд и прочел моментально, что ей тридцать восемь, разведена, без материальных или жилищных проблем, старший консультант по распределительным вычислениям, от одиночества не страдает, но познакомилась бы с интересным человеком для совместного досуга…
Она взглянула в нашу сторону, легкая улыбка осветила ее лицо, одежда на миг исчезла, я увидел крепкое загорелое тело с белым треугольником внизу и ослепительно белой грудью: загорала по старинке, в купальнике. Видение длилось долю секунды, я успел увидеть достаточно, чтобы понять: лифчиком не пользуется, интим-прическу не делает, даже в подмышечных впадинах длинные густые волосы, есть и такое направление в современной моде, в нужных местах на теле приятные нежные валики жира, которые так любят мужчины… Тут же все исчезло, это как кусок жареной печенки перед носом голодного пса, а мужчину многие женщины почему-то представляют именно в этом виде.
