В свои двенадцать лет Марк Питри был чуть ниже среднего роста и выглядел несколько субтильным. Несмотря на это, двигался мальчик с грацией и гибкостью, присущими далеко не всем его сверстникам, которые с виду состоят сплошь из локтей, коленок и заживающих болячек. Кожа у Марка была светлой, почти молочно-белой, а черты, о которых со временем начнут говорить "орлиные", пока что казались чуточку женственными. Это причиняло ему определенные неприятности и до происшествия с Ричи Боддином в школьном дворе, и Марк уже принял решение справляться с этим самостоятельно. Он проанализировал проблему. Почти все задиры, решил Марк, здоровенные, злые и неуклюжие. Они пугают тем, что могут обидеть или сделать больно, а дерутся нечестно. Значит, если не бояться, что будет немного больно, и быть готовым подраться не по правилам, забияку можно победить. Ричи Боддин стал первым полным доказательством этой теории. С задирой из начальной школы в Киттери Марк разошелся вничью (что было своего рода победой: окровавленный, но не сломленный задира из Киттери добровольно объявил собравшимся на школьном дворе, что они с Марком Питри - дружки. Марк, который считал забияку из Киттери тупым куском дерьма, не противоречил. Он понимал, что такое благоразумие). Разговаривать с забияками не имело смысла. Ричи Боддины мира сего понимали только один язык: язык боли. Марк полагал, что именно поэтому миру всегда выпадали тяжелые времена, когда требовалось поладить. В тот день его отослали из школы, и отец очень сердился, пока смирившийся с ритуальной поркой свернутым в трубку журналом Марк не сказал ему, что даже Гитлер был в душе просто Ричи Боддином. Тут отец расхохотался как сумасшедший, и даже мать прыснула. Порка была предотвращена.
Сейчас Джун Питри говорила:
- Думаешь, это повлияло на него, Генри?
- Трудно... сказать. - И по паузе Марк догадался, что отец раскуривает трубку. - У него лицо шут знает какое непроницаемое.
- Однако в тихом омуте черти водятся, - она замолчала. Мать всегда говорила что-нибудь вроде "в тихом омуте черти водятся" или "взялся за гуж - не говори, что не дюж". Он нежно любил обоих, но иногда они казались такими нудными... точь-в-точь книжки в том отделе библиотеки, где хранятся фолианты... и такими же пыльными.
- Они же шли к Марку, - снова начала Джун. - Поиграть с его железной дорогой... и вот один умер, а другой пропал! Не води себя за нос, Генри. Мальчик что-то чувствует.
- Он прочно стоит на земле обеими ногами, - отозвался мистер Питри. Что бы он ни чувствовал, я уверен, он держит себя в руках.
Марк приклеил левую руку чудовища Франкенштейна в выемку плеча. Это была особым образом обработанная "авроровская" модель - в темноте она светилась зеленым, так же, как пластмассовый Иисус, которого Марк получил в воскресной школе в Киттери за то, что от начала до конца выучил одиннадцатый псалом.
- Я иногда думал, что одного мало, - говорил отец. - Помимо всего прочего, это пошло бы Марку на пользу.
И мать, игривым тоном:
- Нельзя сказать, чтоб мы не старались, милый...
Отец хрюкнул.
В разговоре наступила долгая пауза. Марк знал, что отец листает "Уолл-стрит джорнел", а у матери на коленях - роман Джейн Остин или, может быть, Генри Джеймса, их она перечитывала снова и снова. Марк никак не мог понять, зачем читать книжку больше одного раза. Ведь знаешь, чем дело кончится.
- Думаешь, не опасно отпускать его в лес за домом? - вскоре спросила мать. - Говорят, где-то в городе есть зыбучие пески...
- До них не одна миля.
Марк немножко расслабился и приклеил чудовищу вторую руку. Монстры фирмы "Аврора" занимали целый стол - Марк составил из них живописную сцену, которую менял каждый раз, как добавлялся новый элемент. В тот вечер, когда... что-то случилось, Дэнни и Ральфи действительно шли посмотреть на них.
- Думаю, ничего страшного, - сказал отец. - Конечно, только когда светло.
- Ну, надеюсь, кошмары из-за этих ужасных похорон его мучить не будут.
Марк прямо-таки увидел, как отец пожимает плечами.
- Тони Глик... несчастный. Но смерть и горе - часть жизни. Пора ему свыкнуться с этой мыслью.
- Может быть. - Еще одна долгая пауза. "Что дальше?" - подумал Марк. Может, "ребенок - отец мужчины"? Или "как прутик гнется - так дерево растет"? Марк приклеил чудовище к подставке - могильному холму на фоне покосившегося надгробия. - В разгар жизни мы сталкиваемся со смертью. Но у меня кошмары могут быть.
- О?
- Как ни жутко это звучит, мистер Формен, должно быть, настоящий художник. Честное слово, мальчик выглядел так, будто только что уснул. Будто в любой момент он может открыть глаза, зевнуть и... не понимаю, отчего люди настаивают на том, чтобы их пытали отпеванием у открытого гроба. Это... варварство.
- Ну, это уже позади.
- Да, наверное. Он хороший мальчик, правда, Генри?
- Марк? Лучше некуда.
Марк улыбнулся.
- По телевизору есть что-нибудь?
- Сейчас посмотрим.
Остальное Марк пропустил мимо ушей - серьезный разговор закончился. Он поставил модель на подоконник сохнуть и затвердевать. Еще пятнадцать минут, и мать крикнет, чтобы он собирался спать. Мальчик достал из верхнего ящика шкафа пижаму и стал переодеваться.
Строго говоря, мать напрасно тревожилась за психику Марка. Он вовсе не был таким уж чувствительным. Да и с чего бы - несмотря на свое изящество и рассчитанность движений, Марк почти во всех отношениях был обыкновенным ребенком. Крупных травм в его жизни не было, а несколько школьных драк отметин не оставили. С равными себе он ладил и, в общем, хотел того же, чего они.
Если что-то и ставило его особняком, так это запас отстраненности и холодного самоконтроля. Никто не внушал ему этого - похоже, таким Марк родился. Когда его любимого пса, Чоппера, сбила машина, Марк настоял на том, чтобы вместе с матерью пойти к ветеринару. Ветеринар сказал: "Собаку надо усыпить, мальчик мой. Понимаешь, почему?", и Марк возразил: "Вы не станете его усыплять, вы собираетесь насмерть отравить его газом. Да?" Ветеринар подтвердил. Марк ответил: валяйте, но сперва поцеловал Чоппера. Ему было жалко пса, но он не заплакал - глаза у мальчика никогда не были на мокром месте. Мать поплакала, но через три дня Чоппер стал для нее туманным прошлым. А для Марка пес никогда не уйдет в туманное прошлое. Вот чем ценно не плакать. Плакать - то же самое, что вылить все свои чувства на землю с мочой.
Исчезновение Ральфи Глика потрясло Марка, как потрясла затем смерть Дэнни, но он не испугался. Он слышал, как один мужик говорил в магазине, что Ральфи, наверное, попал в лапы к извращенцу. Что такое извращенцы, Марк знал. Сделав свое черное дело, они душат тебя (в комиксах малый, которого душат, всегда говорит "а-ррр-гхххх") и закапывают в гравийном карьере или под досками заброшенного сарая. Если бы когда-нибудь извращенец предложил конфетку Марку, тот пнул бы его в яйца и пустился наутек.
