Вместе этого он пошарил в карманах, ища ключи. Нервничая, он уронил их и наклонился подобрать — ключи от машины, ключ от восточного крыла Принс Холла, потемневший ключ, открывавший цепь, которую он протягивал через дорогу к дому Грэнтера, уезжая в конце лета. Ключи имеют тенденцию странным образом накапливаться.
Найдя в связке ключ от дома, он отпер дверь. Вошел и закрыл ее за собой. В гостиной стоял какой-то болезненный, желтый полумрак. Было жарко. И очень тихо. О, боже, как тихо.
— Вики?
Никакого ответа. Значит, ее здесь не было. Надела свои туфли"шлепанцы", как она их называла, и ушла за покупками или в гости. Однако она не сделала ни того, ни другого. Он в этом не сомневался. А его рука, его правая рука... Почему так пульсируют пальцы?
— Вики?
Он прошел на кухню. Там стоял столик с пластмассовым верхом и три стула. Обычно они с Вики и Чарли завтракали на кухне. Один стул лежал на боку, как мертвая собака. Солонка опрокинута, соль рассыпана по поверхности стола. Не сознавая, что делает, Энди ухватил щепотку большим и указательным пальцами левой руки, бросил через левое плечо, бормоча под нос, как это делали когда-то отец и дед: "Соль, соль, беда и боль, ступай прочь, голову не морочь".
На электроплите стояла кастрюля с супом. Она была холодная. Пустая банка из-под супа стояла на стойке. Обед для нее одной. Но где же она?
— Вики! — крикнул он с лестницы. Внизу темно. Там бельевая и комната отдыха — они занимали весь подвал дома.
Никакого ответа.
Он снова оглядел кухню. Чисто, убрано. Два рисунка Чарли, сделанные в Воскресной библейской школе, куда она ходила в июле, держатся на холодильнике маленькими магнитными присосками и виде овощей. Счета за электричество и телефон, насажанные на спицу с написанным через ее подставку девизом: "ЭТИ ОПЛАЧИВАЙ ПОСЛЕДНИМИ". Все было на своем месте, и для всего было свое место.
За исключением перевернутого стула. За исключением просыпанной соли.
Во рту у него совсем пересохло. Энди поднялся наверх, осмотрел комнату Чарли, их комнату, гостевую. Ничего. Он прошел назад через кухню, зажег свет на лестнице и спустился вниз. Стиральная машина "Мэйтэг" стояла с открытой дверцей. Сушилка установилась на него стеклянным глазом иллюминатора. Между стиральной машиной и сушилкой на стене висел кусок ткани, купленный Вики; на нем написано: "Любонька, мы выстираны и выжаты". Он вошел в комнату отдыха, стал нащупывать выключатель, перебирая пальцами по стене в какой-то глупой уверенности, что в любой момент незнакомые холодные пальцы накроют его руки и помогут найти выключатель. Наконец он нащупал пластину выключателя — на потолке засветились флюоресцентные трубки.
Это была хорошая комната. Он провел в ней немало времени, что-нибудь мастеря и про себя улыбаясь: в итоге он стал как раз тем, чем, будучи студентом, обещал никогда не становиться. Они втроем проводили тут немало времени. В стену был встроен телевизор, стоял стол для пинг-понга, большая доска для игры в триктрак. У стены — прислоненные доски для других игр; на низком столике, который Вики смастерила из амбарных досок, лежало несколько фолиантов, целую стену занимали книги в мягких обложках, на других стенах в рамках висело несколько квадратиков, связанных Вики из овечьей шерсти; она шутя говорила, что у нее прекрасно получаются отдельные квадраты, но не хватает усидчивости связать целиком это чертово одеяло. На детской книжной полке стояли книжки Чарли, тщательно подобранные в алфавитном порядке, этому научил ее Энди однажды в скучный снежный вечер две зимы назад, и это до сих пор ее восхищало. Хорошая комната. Пустая комната.
Он пытался расслабиться. Предвидение, предчувствие или как там хотите называйте его оказалось неверным. Просто она ушла. Он выключил свет и вернулся в комнату для стирки белья.
Стиральная машина, купленная у соседа при распродаже за шестьдесят долларов, стояла с открытым люком. Он бессознательно закрыл ее, точно так же, как бросил через плечо щепотку проспанной соли. На стеклянном окошке стиральной машины была кровь. Немного. Три или четыре капельки. Но это была кровь.
Энди стоял, уставившись на нее. Здесь было холодно, слишком холодно, как в морге. Он взглянул на пол. И на полу была кровь. Она даже не высохла. Из его горла вырвался еле слышный звук, стонущий шепот.
Он стал осматривать комнату для стирки, которая была простонапросто небольшим альковом с белыми оштукатуренными стенами. Открыл корзинку для белья. Пусто, если не считать одного носка. Заглянул в ящик под мойкой. Ничего, кроме моющих средств. Посмотрел под лестницей. Ничего, кроме паутины и пластмассовой ноги от одной из старых кукол Чарли эта оторванная конечность терпеливо валялась тут бог знает сколько времени, в ожидании пока ее найдут.
Он открыл дверь чуланчика между стиральной машиной и сушилкой, оттуда, грохоча, вывалилась гладильная доска, за которой лежала Вики Томлинсон, со связанными ногами, так что коленки оказались чуть ниже подбородка, с открытыми глазами, остекленевшими и мертвыми, с засунутой в рот тряпкой. В воздухе стоял густой и вызывающий тошноту запах политуры для мебели.
Он издал низкий захлебывающий звук и отшатнулся. Взмахнул руками, словно желая отогнать ужасное видение, одной из них зацепил панель управления сушилки, и та ожила. Внутри нее начало вращаться и щелкать белье. Энди вскрикнул. А затем побежал. Он взбежал по лестнице, споткнулся, заворачивая за угол в кухню, растянулся плашмя, ударился лбом о линолеум. Сел, тяжело дыша.
Все вернулось, вспомнилось. Все вернулось в замедленном движении, словно повтор в передаче футбольного матча, когда вы видите, как полузащитник упускает мяч или как перехватывают верный гол. Впоследствии это преследовало его во сне. Открывающаяся дверь, с грохотом выпадающая, напомнившая ему гильотину, гладильная доска, его жена, втиснутая в чулан, где стояла эта доска, с тряпкой во рту, тряпкой для полировки мебели. Все вернулось как-то сразу, он понял, что сейчас закричит, сунул руку в рот и прикусил ее, а вырвавшийся звук походил на приглушенный вой. Он снова прикусил руку, и как-то разрядился и успокоился. Это было ложное спокойствие от потрясения, но им стоило воспользоваться. Бесформенный страх и неясный ужас исчезли. Дрожь в правой руке прекратилась. Мысль, овладевшая им, была такой же холодной, как и наступившее спокойствие: мысль была о ЧАРЛИ.
Он поднялся, направился было к телефону, но затем повернул назад к лестнице. Он постоял мгновение наверху, кусая губы и собираясь с духом, затем спустился вниз. Барабан сушилки попрежнему вращался. Внутри не было ничего, кроме его джинсов, их большая медная пуговица на поясе издавала щелкающий, звенящий звук, по мере того как они вращались и падали, вращались и падали. Энди выключил сушилку, заглянул в чулан для гладильной доски.
