– Повторите! – настаивал следователь. – Вы уже сказали, и диктофон это записал.
Диктофон? Не видел я в кабинете никакого диктофона, и к тому же, насколько я знал, следователь должен предупреждать задержанного о том, что разговор записывается, и нужно обдумывать каждое слово, потому что оно может быть обращено против…
Учитель злостно нарушал процессуальный кодекс и сам признавался в этом?
– Вы же знаете, какая была у Алика болезнь…
– Не надо мне о болезни! Повторите то, что вы сказали. Вам напомнить?
– Не надо, – поморщился я. – Не так давно вы говорили, что если все версии нелепые и только одна фантастическая, то…
– Не нужно мне напоминать изречение классика, – нетерпеливо сказал следователь. – И вообще не о моих словах речь. Итак, вы только что признались…
Я еще крепче сцепил пальцы. Галка сейчас ходит по комнатам и не находит себе места. Нужно позвонить ей, но он же не позволит, пока не услышит того, что ему нужно.
– Послушайте, – сказал я, ощущая, как занемели фаланги пальцев. Сейчас я их сломаю, и тогда боль… – Послушайте, вы можете просто выслушать все, что я скажу? Вы записываете на диктофон? Так запишите. Я буду говорить, а вы не мешайте, хорошо?
– Конечно, – облегченно вздохнул Учитель и опустился на стул.
– И не перебивайте.
– Я уже сказал.
Я помолчал, собираясь с мыслями. Собрал. Расположил перед собой (перед мысленным взором, как написал бы опытный романист) всю известную мне информацию, отделил факты, относящиеся к нашей ветви Многомирия, от фактов, наверняка принадлежавших другой ветви, о которой я на самом деле знал очень мало, да и то с чужих слов, еще нуждавшихся в правильной интерпретации. Факты были однозначны, красноречивы, убедительны. Для меня. А для следствия половины из этих фактов – самых главных! – попросту не существовало и существовать не могло. И все, что я сейчас скажу, будет использовано не для осознания истины, а против меня.
Потому что убил Алика я – и какая разница, в какой из реальностей это случилось?
– Ну… – Учитель то ли торопился домой, то ли, проработав столько лет в полиции, так и не научился терпению.
– Начну с начала, если позволите, – сказал я. Факты лежали «перед моим мысленным взором», и я начал с того из них, что располагался слева в верхнем ряду. – Алик с детства страдал болезнью, которую врачи так и не смогли правильно диагностировать…
– Давайте пропустим то, что к делу не относится… – начал следователь.
Я замолчал. Я молчал минуту, другую, я закрыл глаза, пытался расположить факты иначе, но они, как карты в компьютерном пасьянсе, немедленно возвращались на прежние места, ничего я с ними не мог сделать – даже мысленно.
– Извините, – буркнул Учитель. Наверно, у него был недовольный взгляд, не знаю, я не открывал глаза, не хотел, мне нужно было видеть этот пасьянс, чтобы не сбиться.
– Говорите, я вас больше не прерву.
– Алик с детства болел… На самом деле это была не болезнь, хотя врачи так не думали. На самом деле он жил в нескольких ветвях Многомирия. Вам ведь известно о Мультиверсе, мы говорили об этом, вы читали дневник Алика, его записи. Ничего страшного, название как название. Вы же говорите – Вселенная, и название это не вызывает у вас отторжения, вы к нему привыкли. Когда-нибудь люди привыкнут вместо «Вселенная» говорить «Мультиверс». По-английски это очевидно: Юниверс и Мультиверс. Но мы разговариваем по-русски…
Учитель кашлянул. Прервать меня он не решился, а выслушивать лингвистические экскурсы у него не хватало терпения.
– Вселенных множество. Возможно, их число бесконечно. Не важно. Мы – я, вы, Алик, все люди – живем во множестве разветвлений нашего мироздания, похожего на дерево с бесконечным числом стволов, ветвей, веточек. Мы этого не ощущаем, нам кажется, что живем мы в одном-единственном мире – вот в этом, где мы с вами сидим сейчас напротив друг друга, я вам рассказываю, что происходит на самом деле, а вы мне не верите, хотя вера здесь ни при чем, это физика, и Мультиверс так же реален, как вращение Земли вокруг оси… Извините, я все-таки сбиваюсь, но мне еще не приходилось… В общем, Алик в отличие от многих людей реально жил в нескольких ветвях Мультиверса. Время от времени он видел не то, что происходило вокруг него здесь, а то, что происходило в другой ветви, где он тоже был Аликом Гринбергом, но жил иной жизнью. Иногда он слышал то, что там происходило. Это случается со многими – люди слышат голоса и не понимают откуда. Или что-то видят и думают, что это галлюцинации. Алик еще и на ощупь… То есть он дотрагивался до предметов, находившихся в другой ветви – со стороны казалось, что он пытается нащупать что-то в воздухе, а для него там было нечто твердое, и он хотел понять, что именно. Если бы Алика обследовал психиатр, могу представить, какой диагноз ему поставили бы без тени сомнений. К счастью, он с детства научился скрывать от всех то, что видел, слышал или осязал…
– Но одну вещь Алик скрыть не мог, – продолжал я, приоткрыв на секунду глаза и убедившись, что Учитель слушает меня, а не читает газету. – Его внутренние органы… Он ведь и физически жил в разных реальностях, и когда происходили склейки… Склейки, – пояснил я, – это научный термин, означающий соприкосновение двух или более ветвей Мультиверса, временное между ними взаимодействие. Склейки происходят постоянно, вы тоже имели с ними дело много раз в жизни, но обычные склейки производят ощущение, скажем, дежа-вю, или предметы, потерянные год назад, вдруг появляются на старом месте… Сейчас речь не об этом. Когда происходили склейки в организме Алика, его печень могла оказаться у такого же Алика в другой ветви, а печень другого Алика – в организме нашего. По сути ведь это один и тот же человек! Ну, как две элементарные частицы, находящиеся в одном квантовом состоянии. Поменяйте их местами, и ни в одном эксперименте ни один физик не сможет обнаружить подмену. Человек, конечно, не элементарная частица, и потому, когда у Алика печень или желудок… собственно, это могло быть что угодно… нога, скажем, или легкие… Когда происходила подмена, он ощущал неудобство, начинались боли, совершенно, казалось бы, беспричинные – врачи, во всяком случае, причины так и не обнаружили. Эти склейки, эти временные подмены не зависели от желания Алика – продолжаться они могли по-разному: может, секунду, и тогда вообще никто ничего не замечал, просто вспышка боли, с каждым случается… Мы так с ним решили, что есть, наверно, секундные или минутные замены, когда вдруг начинает ни с того ни с сего колоть в боку или появляется боль в ноге, через короткое время проходит – и все, больше не повторяется. А бывало, что подмененная печень работала в организме Алика неделю, месяц или больше. Болело, да, это не так уж приятно, когда в тебе другой орган, пусть тоже твой, но все-таки иной, с другим возрастом, например, или масса чуть другая, тот Алик, в другой ветви, мог поправиться и весить чуть больше нашего… Когда начинало болеть, Алик шел к врачу, ему делали анализы, находили иногда какие-то отклонения, а чаще никаких отклонений не обнаруживали. Как-то у него даже выявили порок сердца – почему, откуда, прошлая кардиограмма ничего не показывала… Пока придумывали курс лечения, склейка закончилась, и очередная кардиограмма оказалась совершенно нормальной. В общем, вы понимаете, что думали врачи. Собственно… Ничего они на самом деле не думали – мало ли людей, у которых постоянно что-то болит, а на самом деле все боли чисто нервные? Алика тоже записали в эту категорию, и если вы говорили с врачами из больничной кассы, могу себе представить, как они об Алике отзывались…
