- Двадцать один лан.
Тим сначала расстроился, но, подумав, расстраиваться перестал - подумаешь, на день больше, на день меньше. Воды тут хватает, от жажды он не умрет, есть, правда, хочется, ну так это ничего страшного - Тим слышал, что человек может месяц без еды прожить, а уж дней пять-шесть так это даже полезно. А столько они уж всяко не будут по лесам шляться, да и вообще - вовсе не обязательно месяц голодать, когда совсем припрет, можно будет и тушку какого-нибудь животного сжевать. Ну и что, что костер развести нечем - жить захочешь, как-нибудь и сырое мясо проглотишь. Но пока - сырого мяса не хотелось, более того, как ни странно, кушать вообще хотелось намного меньше, чем вчера.
Еще неделю назад, первый раз обдумывая бегство, Тим рассчитывал, что в лесу можно будет легко прокормиться подножным кормом. Несколько видов местных фруктов он знал - по десертам в столовой - и полагал, что они просто обязаны расти и в лесу. Взять тот же Крым - персики не персики, но абрикосы запросто можно было найти и на диких деревьях. Но тут его поджидало разочарование - сколько он не всматривался в кроны деревьев и в кусты за все дни пребывания в лесу - что с Годзиллой, что без - но ни разу не заметил не только знакомых фруктов, но и вообще никаких. Ягоды всевозможных форм и расцветок попадались под ногами довольно часто, но Тим их трогать опасался, справедливо полагая, что уж лучше съесть кусок сырого мяса, чем потенциально ядовитую неизвестную ягоду. Ладно еще, Годзилла в состоянии сам себя прокормить, не отвлекаясь от дороги.
Ближе к вечеру лес стал чуточку более проходимым, и скорость передвижения Годзиллы снова увеличилась. Но было уже совершенно очевидно, что достичь города до заката солнца они не успеют, и Тим забеспокоился:
- Как скоро ты снова потеряешь способность логически мыслить? - спросил он у мерно шагающего Годзиллы.
- Об этом нет записей в моем дневнике, - прозвучал безразличный ответ, но Тиму в нем послышался легкий сарказм. 'В самом деле', - подумал Тим со стыдом, - 'как бы он мог записать, во сколько это с ним происходит? Хотя...'
- Это понятно, - сказал Тим, - может, по ним можно как-нибудь догадаться? Например, если в твоих записях упомянут закат, это означает, что, как минимум до заката ты остаешься разумным.
- Это означало бы, что один раз я оставался разумным до заката, но не то, что так бывает каждый день, - возразило чудище, немало удивив Тима - он-то уже привык считать Годзиллу простоватым и не слишком умным.
- Но и это рассуждение лишено смысла, - добавил Годзилла, - в моих записях нет упоминаний заката или других явлений, по которым можно было бы определить время.
- Понятно, - сказал Тим с сожалением и задумался. 'Пожалуй, зря я его тупым считаю', - решил он после некоторых раздумий, - 'ему же, фактически, день от роду, он ни фига не помнит и не знает. Мне сотри всю память, я бы, наверное, с месяц полным идиотом выглядел. А этот - ничего. Раз-раз, прочел свои записки, все заново сообразил и дальше топает. Молодец'. Потом мысли Тима приняли другое направление, - 'А интересно, как он их читает? У него глаза внутри что-ли? Будто это не листки с надписями, а компакт-диск какой-то... Точно!' Тим улыбнулся неожиданно удачному сравнению, - 'я, стало быть, ему компашку с вирусом подсунул. Эти, Руша Хем со своими волинами - каждый день Годзилле вирус чистили, а компакт-диск вынуть забывали. Нормальное дело, с кем не бывает. Вот и допрыгались...' Но тут Годзилла вдруг неожиданно встал неподвижно и Тим напрягся. 'Уже?' - подумал он, - 'вчера пол-ночи прошагал, а сейчас еще и не стемнело...'. Осторожно положил руки на 'тарелку', и тихонько спросил:
- Почему стоишь?
Против ожидания, Годзилла ответил и ответил сразу же:
- Река. Обрыв. Я могу перепрыгнуть, но не уверен, сможешь ли ты удержаться.
'Обрыв?', - Тим посмотрел вниз и с удивлением заметил, что ровная поверхность заканчивается буквально в метре от ног Годзиллы. Растущие по краю обрыва кусты и нависающие над ним деревья маскировали обрыв своей листвой, но теперь Тим видел, что за листьями расстилается чистое пространство. Он вгляделся, прищурив глаза, и с трудом рассмотрел сквозь листву деревья и камни на другом берегу. Было до него, по прикидкам Тима, метров тридцать-сорок. 'Перепрыгнуть? Ничего себе'. Река глухо рокотала где-то далеко внизу, видно ее не было, да и слышно тоже не очень. Тиму совершенно не улыбалось измерить глубину обрыва самим собой, поэтому идея с 'перепрыгнуть' ему не понравилась. Очень не понравилась.
- Нет, - сказал Тим, - я против. Если я упаду, то погибну, и ты не сможешь дойти до Сейеса, потому что некому будет использовать эту 'тарелку'.
- Что ты предлагаешь?
- Я предлагаю сейчас остановиться на ночь, а с утра продолжить путь. Вчера ночью ты меня чуть не убил, когда потерял это... способность логически мыслить. Мне просто повезло, что я успел применить 'тарелку'. Сегодня может и не повезти.
- Что ты предлагаешь? - повторил Годзилла.
- Есть одна мысль, - Тим скинул 'тарелку' вниз, встал, прошел к хвосту Годзиллы и, уже испробованным способом, съехал по нему вниз. Спрыгнул с конца хвоста на землю, прошелся, остужая ноющую обожженную кожу.
- Если использовать этот предмет, - Тим подобрал 'тарелку', - до того, как ты все позабудешь, это не... поможет? Как думаешь?
Годзилла глухо уркнул и повернулся к Тиму.
- Полагаю, что не поможет. Или подействует непредсказуемым образом, например, отсрочит потерю мной способности логически мыслить на срок, значительно меньший обычного. Кроме того, я не хочу, чтобы ты применял предмет до того, как это будет необходимо.
'Ага', - подумал Тим, пряча усмешку, - 'как я и полагал. Значит, достаточно крутнуть эти тарелки и ты снова станешь считать меня своим хозяином'.
- Понял. Тогда такое предложение. Я сяду от тебя шагах в трех - твоих шагах, конечно же - а ты будешь потихоньку считать вслух до... до скольки получится. Как только ты замолчишь, я буду крутить тарелки. Пойдет?
- Кто пойдет и куда?
Тим в досаде махнул рукой.
- Никто. Это я интересовался - приемлемо ли мое предложение?
- Да, - Годзилла помедлил, - приемлемо. Я нахожу его разумным и достаточно надежным.
- Тогда, - Тим немного отошел от обрыва и сел на землю, - давай устраиваться на ночь.
Годзилла постоял секунд десять в раздумьях, потом шагнул наискосок от обрыва, встал боком к Тиму и сказал глухим голосом:
- Один... два...
Тим зевнул и пристроил перед собой 'тарелку'.
Замолчал Годзилла на счете 'восемь тысяч семьсот семьдесят три'. Или что-то около того. К этому моменту Тим успел уже десять раз проклясть свою идею, которая поначалу казалась очень умной, но с каждым часом, проведенным рядом с бубнящим цифры Годзиллой, выглядела все тупее и тупее. Кроме того, монотонный счет глухим голосом, в сочетании с мерным рокотом реки, навевали сон похлеще снотворного газа. Тим уже и по щекам себя хлестал, и рожи корчил, и уши тер - тщетно. Веки тянуло вниз с такой силой, словно весили они кило по три каждая. Так что, когда Годзилла, наконец, замолчал, Тим даже не сразу среагировал. Секунд пять он тупо пялился на замерший в полутьме силуэт, и, только когда Годзилла присел и резко развернулся к Тиму, крутнул ладонями внешнюю 'тарелку' по часовой стрелке. Годзилла, уже поднявший ногу для шага вперед, поставил ногу обратно и замер.
