– Нет, – ответил я и сразу увидел, что Алиса успокоилась. То, что я не выдал Фэй своего секрета, означало, что я не посвятил себя ей полностью. Мы оба знали – какой бы расчудесной ни была Фэй, она не поняла бы ничего.
– Я нуждался в ней, и не знаю почему она тоже нуждалась во мне. Мы оказались соседями – что ж, это было удобно. Вот и все. Разве это любовь? Это совсем не то, что существует между нами.
Алиса внимательно рассматривала свои ногти.
– И что же существует между нами?
– Нечто настолько глубокое и важное, что Чарли внутри меня приходит в ужас при мысли о том, что мы можем провести ночь вместе.
– Но не с ней?
– Именно поэтому я и знаю, что это не любовь – Фэй ровным счетом ничего не значит для Чарли.
Алиса рассмеялась:
– Прекрасно! И сколько иронии! Когда ты так говоришь, я ненавижу его. Как тебе кажется, разрешит он нам…
– Не знаю. Надеюсь.
Прощаясь, мы пожали друг другу руки и, странно, жест этот оказался куда более нежным и интимным, чем возможные объятия.
Работаю круглые сутки. Не взирая на протесты Фэй, в лаборатории поставили для меня диван. Она стала слишком властной и обидчивой. Мне кажется, она стерпела бы присутствие другой женщины, но полная самоотдача в работе выше ее понимания. Я, хоть и был готов к этому, начинаю терять терпение. Каждая минута, отданная работе, бесценна, нельзя красть мое время.
Расчет уровня умственного развития – восхитительное занятие. С этой проблемой я так или иначе сталкиваюсь всю жизнь. Именно она – точка приложения всех моих знаний.
Время приобретает иное значение. Мир вокруг и прошлое кажутся далекими и искаженными, словно время и пространство растянуты, перепутаны, искривлены до неузнаваемости. Реальны только клетки, мыши и приборы в лаборатории на четвертом этаже главного корпуса.
Нет ни дня, ни ночи. Как впихнуть в несколько недель всю жизнь ученого? Я понимаю, что надо иногда отдохнуть, расслабиться, но не могу позволить себе этого до тех пор, пока не узнаю, что же происходит со мной.
Алиса – вот кто настоящий помощник. Она носит мне кофе с бутербродами и ничего не требует.
О моем восприятии: все ясно и четко, каждое ощущение поднято на небывалую высоту и высвечено так, что красные, желтые и голубые цвета буквально полыхают. То, что я сплю здесь, производит странный эффект: запахи лабораторных животных – собак, обезьян, мышей – возвращают меня в прошлое, и трудно понять, испытываю я новые впечатления или вспоминаю старые… Невозможно определить их соотношение, и я оказываюсь в странной мешанине прошлого и настоящего, ответных реакций, хранящихся в памяти, и ответных реакций на происходящее в комнате. Словно все, что я знаю, сплавилось в некую кристаллическую вселенную, она вращается передо мной, и на ее гранях вспыхивают изумительные по красоте сполохи света…
…В середине клетки сидит обезьяна и смотрит на меня сонными глазами, подпирая щеки маленькими, по-стариковски сморщенными кулачками… Чини… чини… чини… Вдруг она взлетает по прутьям клетки вверх, к качелям, где, тупо уставившись в пространство, сидит другая обезьяна.
Она мечется по клетке, раскачивается и хочет схватить другую обезьяну за хвост, но та все время убирает его, без суеты, спокойно. Чудесная обезьяна… Красивая обезьяна… с огромными глазами и длинным хвостом. Можно мне дать ей орех? Нет, вон тот раскричится. Там написано, что нельзя кормить животных. Это шимпанзе. Можно погладить его? Нет. Я хочу погладить ши-па-зе. Ну, хватит, пойдем посмотрим слона.
Толпы ярких солнечных людей одеты в весну.
Элджернон неподвижно лежит в куче нечистот, и запах становится невыносимым.
Что же будет со мной?
Фэй завела себе нового приятеля. Вчера вечером я зашел домой, чтобы побыть с ней. Заглянул в свою квартиру, взял бутылку и вылез на пожарную лестницу. К счастью, прежде чем влезть к Фэй, я заглянул в окно. Они развлекались на кушетке. Странно, но меня это не только не трогает, я испытываю прямо-таки облегчение.
Я вернулся в лабораторию, к Элджернону. Бывают моменты, когда он выходит из летаргии, а иногда даже бегает по лабиринту, но если заходит при этом в тупик, реакцию его можно описать только как безудержную злобу. Когда я вошел, он был оживлен и узнал меня. Ему хотелось работать, я пересадил его из клетки в лабиринт, и он быстро побежал по коридорам. Дважды он проделал это успешно, но на третий раз запутался на перекрестке, замешкался и повернул не в ту сторону. Я знал, чем это кончится, мне захотелось протянуть руку и забрать его оттуда прежде, чем он запутается окончательно, но я сдержался.
Вот Элджернон обнаружил, что двигается по незнакомой тропинке, остановился. Действия его стали хаотичными: старт, пауза, поворот назад, еще поворот, снова вперед… и так до тех пор, пока он не оказался в тупике и легкий электрический удар не оповестил его об ошибке. Он забегал кругами, издавая похожий на скрип граммофонной иглы писк, потом начал бросаться на стену лабиринта, снова и снова, подпрыгивая вверх, падая и снова прыгая. Дважды ему удавалось зацепиться коготками за проволочную сетку, прикрывавшую лабиринт сверху, и оба раза он, громко вереща, срывался. Наконец он прекратил тщетные попытки и свернулся в маленький, тугой комочек.
Я поднял его, но он не сделал ни малейшей попытки развернуться, оставаясь в состоянии, похожем на ктатоноческий ступор. Я положил его обратно в клетку и наблюдал за ним, пока он не пришел в себя и не начал двигаться нормально.
Непонятно, что представляет собой подобная регрессия – особый случай? Изолированная реакция? Или в самой процедуре изначально заложен принцип, обрекающий нас на неудачу?
Если мне удастся понять закономерность, добавить хоть одну запятую к тому, что уже известно об умственной отсталости и возможности излечения таких, как я, я буду удовлетворен. Что бы ни случилось со мной, я проживу тысячу нормальных жизней лишь тем, что смогу дать другим, еще не родившимся.
Этого хватит.
Я на самом верху и сознаю это. Всем вокруг кажется, что я убиваю себя работой, но они не понимают, что сейчас я живу на самой вершине ясности и красоты, о существовании которой и не подозревал. Все мои составляющие настроены на работу. Днем я впитываю, а вечерами – в моменты, прежде чем провалиться в сон, – идеи фейерверком взрываются в голове. Нет в мире большего наслаждения.
Невозможно поверить, что произойдет нечто такое, что истощит эту кипящую энергию, рвение, наполняющее все мои дела. Словно все знания, приобретенные мной в последние месяцы, соединились и вознесли меня на вершину света и понимания. Это истина, любовь и красота, сплавленные воедино. Это наслаждение. Как смогу я отказаться от всего этого? Жизнь и работа – лучше этого человек не может иметь ничего. Ответы уже внутри меня, и скоро, очень скоро они ворвутся и в мой мозг. Если бы только мне удалось решить одну крохотную проблему! Я молюсь, чтобы ее решение оказалось именно тем, чего мне не хватает. Но чем бы оно ни оказалось, я постараюсь быть благодарным за него.
