Род напрягся и щелкнул зубами, давая понять, что слышит.
— Большой Том уже оделся. Он идет к твоему стогу.
Род резко сел и, прищурившись, посмотрел на солнце. Оно было почти в зените. Время и расстояние вновь принялись докучать ему.
— Ну, вернемся в этот бренный мир, — проворчал он и потянулся за своей одеждой.
— Милорд?
Она печально улыбнулась, в глазах ее застыла боль, которая постепенно сменилась покорностью и смирением.
— Память об этих минутах я навечно сохраню в своем сердце, господин, — прошептала она, распахнув глаза и прижимая плащ к груди.
Девушка робко молила о том, что он не мог обещать ей положа руку на сердце, ибо им никогда больше не суждено встретиться.
Тут до него дошло, что она ждет от него резкого окрика, думает, что он выбранит ее за дерзость — ведь она посмела предположить, что может рассчитывать на его благодарность.
Она понимала, что ее мольба принесет ей одну лишь боль, ибо женщина живет ради любви, а ей стукнуло почти что тридцать в том мире, где девушки выходят замуж в пятнадцать. Она уже смирилась с тем, что ей не суждено влюбиться всерьез и придется довольствоваться теми жалкими крохами, которые она сможет собрать. Сердце его потянулось к ней, влекомое угрызениями совести. Поэтому он, конечно, сказал ей то, что мужчины обычно говорят женщинам, дабы успокоить их, и лишь позднее понял, что и в самом деле не солгал. Род поцеловал ее и сказал:
— Детка, это была не жизнь, а то, ради чего живут.
Вскочив на коня, он обернулся, чтобы в последний раз взглянуть на нее. Рядом с ним Большой Том весело махал рукой своим пассиям. Род вновь заглянул ей в глаза и увидел там отчаяние, тень страха перед его отъездом и безмолвную, неистовую мольбу хотя бы о лучике надежды.
Том предупреждал, что и этого будет слишком много, но Род, вероятно, никогда больше не увидит этой девушки. Даже не искорка — всего лишь отблеск надежды. Какой от него может быть вред?
— Скажи, как тебя зовут, малышка?
Только искорка, но она зажгла пожар в ее глазах.
— Гвендайлон меня кличут, господин.
Когда они свернули за поворот, и девушки скрылись за холмом, Том вздохнул и сказал:
— Ты сделал слишком много, хозяин. Теперь тебе от нее никогда не избавиться.
Одно можно сказать в пользу валяния на сене — оно настолько измотало Большого Тома, что он больше не пел. Скорее всего, Том все же насвистывал что-то себе под нос, но он скакал далеко впереди, и Род ничего не слышал.
Род ехал молча, поскольку не в силах был выкинуть из головы изумрудные глаза и волосы цвета пламени. Словом, он потихоньку клял это навязчивое видение, хотя его отстраненному «я» казалось, что в его проклятиях чего-то не хватает, возможно, убежденности, и оно обвиняло Рода в двуличности.
Род вынужден был с этим согласиться. Он все еще ощущал неразрывную связь с мирозданием. В эту минуту он не смог бы разозлиться даже на собственного палача... И это его крайне беспокоило.
— Векс.
— Да, Род? — голос, казалось, звучал глуше, чем обычно.
— Векс, я чувствую себя как-то не так.
Векс помолчал, а затем спросил:
— А как ты себя чувствуешь, Род?
Векс произнес эту фразу с какой-то странной интонацией.
Род с подозрением взглянул на голову псевдоконя.
— Векс, ты смеешься надо мной?
— Смеюсь?
— Да, смеешься. Ты слушал меня и посмеивался в бороду.
— Это тело не снабжено бородой.
— Кончай ломать комедию и отвечай на вопрос.
Издав звук, весьма смахивающий на вздох, робот сказал:
— Род, должен тебе напомнить, что я всего лишь машина. У меня нет эмоций... Я просто отмечаю противоречия.
— Ах, вот как! — прорычал Род. — Могу я спросить, какие?
— В данном случае, противоречие между тем, что человек чувствует в действительности, и тем, в чем он пытается себя убедить.
Род поджал верхнюю губу и прижал ее к зубам.
— И в чем же я пытаюсь себя убедить?
— В том, что ты и думать забыл о той крестьянской девушке.
— Ее зовут Гвендайлон.
— Ну, о Гвендайлон. О любой другой женщине, если уж на то пошло. Тебе хочется верить в то, что ты управляешь своими эмоциями и больше никогда не испытаешь так называемую «любовь».
— Благодарю покорно, мне очень даже нравится любить.
— Но влюбиться по-настоящему — это совсем другое дело, — пробурчал робот.
— Черт возьми, я говорю о любви, а не о сексе.
— И я тоже.
Губы Рода сжались в струнку.
— Если ты имел в виду эмоциональное опьянение, то нет, я не влюблен. И мне этого ни чуточки не хочется. Если мое слово имеет хоть какой-то вес, я никогда больше не полюблю!
— Именно в это, как я уже говорил, тебе и хочется верить, — подвел итог робот.
Род стиснул зубы и подождал, пока пройдет приступ гнева.
— Итак, в чем же истина?
— В том, что ты влюблен.
— Черт возьми, человек либо влюблен, либо нет, и уж ему-то лучше знать, что с ним происходит.
— Согласен, но порою он не в силах признаться в этом даже самому себе.
— Слушай, — отрезал Род. — Я бывал когда-то влюблен и знаю, что это такое. Тогда... ну...
— Продолжай, — подбодрил его робот.
— Ну, тогда, — Род поднял голову и огляделся по сторонам, — ты знаешь, что мир существует, он реален, но тебе на это наплевать, потому что ты чувствуешь себя центром мироздания, его самой важной частью.
— Не испытывал ли ты недавно нечто подобное? — спросил Векс.
— Ну... да, черт возьми, — скривил рот Род.
— В присутствии Катарины?
Род впился взглядом в затылок коня, и его глаза сузились.
— Какого черта, а ты откуда это знаешь?
— Логика, Род. — В голосе робота чувствовалась некоторая надменность. — И только логика. Я как ты себя чувствовал, когда был с Гвендайлон?
— О... — Род расправил плечи и выпрямился в седле. — Великолепно, Векс. Мне никогда не было так хорошо. Мир стал чище, а я — моложе. Я ощутил такой прилив сил и ясность мысли, что просто не мог в это по верить. И мне это понравилось, хотя я обычно чувствовал себя совсем иначе, когда бывал влюблен.
Род хмуро посмотрел на затылок Векса.
— Ну?
Робот молча скакал себе дальше.
— Язык проглотил?
— У меня нет языка, Род.
— Не увиливай.
Конь еще секунду помедлил, а затем сказал:
— Я ошибся, Род. Ты любишь, и любим, но не влюблен.
Род задумчиво уставился на дорогу.
— Это как понимать, Векс?
Робот издал звук, похожий на вздох.
— В чем разница между этими двумя женщинами, Род?
— Ну... — Род пожевал щеку. — Гвендайлон более человечна, то есть она — обыкновенная заурядная женщина, ну, а я — заурядный мужчина.
— А Катарина не такая?
— О, она принадлежит к тому типу женщин, которых я склонен ставить на пьедестал... за ними нельзя ухаживать, им можно только поклоняться...
