— Дня два назад, — сказал Лодж. — На вид он казался таким же, как всегда.
— О чем он говорил с вами?
— Да, собственно, ни о чем особенном. О делах второстепенной важности.
— О делах второстепенной важности? — язвительно переспросил Крейвен.
— Ну ладно. Если вам угодно, извольте, я могу уточнить. Он говорил о том, что не хочет продолжать свои исследования. Назвал нашу работу дьявольским наваждением. Именно так он выразился: «Дьявольское наваждение». — Лодж обвел взглядом сидевших в комнате людей.
— Он говорил с вами настойчивей, чем прежде?
— Мне не с чем сравнивать, — ответил Лодж. — Дело в том, что на эту тему он беседовал со мной впервые. Пожалуй, из всех, кто здесь работает, один он никогда прежде ни при каких обстоятельствах в разговоре со мной не затрагивал этого вопроса.
— И вы уговорили его продолжить работу?
— Мы обсудили его точку зрения.
— Вы его убили!
— Возможно, — сказал Лодж. — Возможно, я убиваю вас всех. Или же каждый из нас убивает себя сам. Почем я знаю? — Он повернулся к доктору Лоуренс: — Сью, может человек умереть от психосоматического заболевания, вызванного страхом?
— По клинике заболевания нет, — ответила Сьюзен Лоуренс. — А если исходить из практики, то боюсь, что придется ответить утвердительно.
— Он попал в ловушку, — заявил Крейвен.
— Вместе со всем человечеством, — в сердцах обрезал его Лодж. — Если вам не терпится размять свой указательный палец, направьте его по очереди на каждого из нас. На все человеческое общество.
— По-моему, это не имеет отношения к тому, что нас сейчас интересует, — вмешался Форестер.
— Напротив, — возразил Крейвен. — И я объясню почему. Из всех людей я последним поверил бы в существование призраков…
Элис Пейдж вскочила на ноги.
— Замолчите! — крикнула она. — Замолчите! Замолчите!
— Успокойтесь, мисс Пейдж, — попросил Крейвен.
— Но вы же сказали…
— Я говорю о том, что, если допустить такую возможность, здесь у нас сложилась именно та ситуация, в которой у духа, покинувшего тело, был бы повод и, я бы даже сказал, право посетить место, где его тело постигла смерть.
— Садитесь, Крейвен! — приказал Лодж.
Крейвен в нерешительности помедлил и сел, злобно буркнув что-то себе под нос.
— Если вы видите какой-то смысл в дальнейшем обсуждении этого вопроса, — произнес Лодж, — настоятельно прошу оставить в покое мистику.
— Мне кажется, здесь нечего обсуждать, — сказал Мэйтленд. — Как ученые, посвятившие себя поискам первопричины возникновения жизни, мы должны понимать, что смерть есть абсолютный конец всех жизненных явлений.
— Вы отлично знаете, что это еще нужно доказать, — возразил Сиффорд.
Тут вмещался Форестер.
— Давайте-ка оставим эту тему, — решительно сказал он. — Мы можем вернуться к ней позже. А сейчас поговорим о другом. — И торопливо добавил: — Нам нужно выяснить кое-что еще. Скажите, кто-нибудь из вас знает, какой персонаж принадлежал Генри?
Молчание.
— Речь идет не о том, чтобы установить тождество каждого из участников Спектакля с определенным персонажем, — пояснил Форестер. — Но методом исключения…
— Хорошо, — сказал Сиффорд. — Раздайте еще раз ваши листки.
Форестер вытащил из кармана оставшуюся бумагу и снова принялся рвать ее на небольшие кусочки.
— К черту эти ваши липовые бумажки! — взорвался Крейвен. — Меня на такой крючок не поймаешь.
Форестер поднял взгляд с приготовленных листков на Крейвена:
— Крючок?
— А то нет, — вызывающим тоном ответил Крейвен. — Если уж говорить начистоту, разве вы все время не пытаетесь дознаться, кому какой принадлежит персонаж?
— Я этого не отрицаю, — заявил Форестер. — Я нарушил бы свой долг, если бы не пытался установить, кто из вас стоит за тем или иным персонажем.
— Меня удивляет, как тщательно мы это скрываем, — заговорил Лодж. — В нормальной обстановке подобное явление не имело бы значения, но здесь мы живем и работаем в очень сложных условиях. Мне думается, что, если бы каждый из нас перестал делать из этого тайну, всем нам стало бы намного легче существовать. Что до меня, то я охотно назову свой персонаж. Готов быть первым — вы только дайте команду. — Он замолчал и выжидательно посмотрел на остальных.
Команды не последовало.
Все они глядели на него в упор, и лица их были бесстрастны — они не выражали ни злобы, ни страха, ничего вообще. Лодж пожал плечами, сбросив с них бремя неудачи.
— Ладно, оставим это, — произнес он, обращаясь к Крейвену. — Так о чем вы говорили?
— Я хотел сказать, что написать на листке бумаги имя персонажа — это все равно, что встать и произнести его вслух. Форестеру знаком почерк каждого из нас. Ему ничего не стоит опознать автора любой записки.
— У меня этого и в мыслях не было, — запротестовал Форестер. — Честное слово. Но в общем-то Крейвен прав.
— Что же вы предлагаете? — спросил Лодж.
— Списки типа избирательных бюллетеней для тайного голосования, — сказал Крейвен. — Нужно составить списки имен персонажей.
— А вы не боитесь, что мы сумеем опознать каждого по крестику, поставленному против имени его персонажа?
Крейвен взглянул на Лоджа.
— Раз уж вы об этом упомянули, значит, нужно учесть и такую возможность, — невозмутимо произнес он.
— Внизу, в лаборатории, есть набор штемпелей, — устало сказал Форестер. — Для пометки образчиков препаратов. Среди них наверняка найдется штемпель с крестиком.
— Это вас устраивает? — спросил Лодж Крейвена. Крейвен кивнул.
Лодж медленно поднялся со стула.
— Я схожу за штемпелем, — сказал он. — А в мое отсутствие вы можете подготовить списки.
Вот дети, подумал он. Настоящие дети — все, как один. Настороженные, недоверчивые, эгоистичные, перепуганные насмерть, точно затравленные животные. Загнанные в тот угол, где стена страха смыкается со стеной комплекса вины; жертвы, попавшие в западню сомнений и неуверенности в себе.
Он спустился по металлическим ступенькам в помещение, отведенное для лабораторий, и пока он шел, стук его каблуков эхом отдавался в тех невидимых углах, где притаились страх и муки совести.
«Если б не внезапная смерть Генри, — подумал он, — все бы обошлось. И мы с грехом пополам все-таки довели бы работу до конца». Но он знал, что шансов на это было крайне мало. Ведь если б не умер Генри, обязательно нашелся бы какой-нибудь другой повод для взрыва. Они для этого созрели, более чем созрели. Уже несколько недель самое незначительное происшествие в любой момент могло поджечь фитиль.
