– Они и не помнили, – мне показалось, что Верховный должен сейчас улыбаться. – Но существуют, знаете ли, способы возвращать память.
– Ясно. Значит, нас подвел гуманизм. Так я и думал.
– Вы поступили… благородно. Мы это ценим.
– До связи, Верховный.
– До связи, командор.
Я отключил рацию и тут же закурил. Руки у меня заметно дрожали.
– Ты молодец, – сказала Марта. – Только… Впрочем, об этом потом.
Влад улыбнулся, одобрительно подмигнул и вытер пот со лба.
Свежие следы молодого ойова Свем обнаружил почти сразу, как только вошел в лес – там, где в озеро с этой его стороны впадал широкий ручей. Следы вели от ручья на заход солнца. Свем определил, что ойов пил здесь воду совсем недавно, может быть, когда Свем с Никитой на его чудесной машине уже подлетали к берегу озера.
Как быстро учится человек, думал Свем, разглядывая следы и определяя направление движения ойова и приблизительное время, необходимое для того, чтобы его догнать, убить и притащить тушу обратно на берег.
Учится и привыкает.
Всего третий раз он летел на этой машине, а уже знает, что подобные самодвижущиеся изделия рук человеческих (оказывается, именно человеческих, не божественных!) называются «машинами» и летать в них не страшно. То есть уже не страшно.
Свем усмехнулся, припомнив, чего ему стоило преодолеть свой ужас, когда он впервые поднялся над лесом внутри этой штуковины, источающей незнакомые и тревожные запахи.
Да, привык, привык. И это, наверное, хорошо. Боги оказались людьми. Пусть почти равными богам, но все же людьми. Такими же, как он. Из плоти и крови. И они приняли его хорошо. Значит…
Тут мысли Свема всегда начинали путаться. Вот он достиг своей цели, добрался до Хрустальной горы и нашел там богов, которые оказались людьми. И что дальше? Возвращаться назад? Он соскучился по жене, но эта рыжая, которую он спас, Машша… Один ее запах кружил голову. А голос? Как может быть в голосе женщины столько тайн и обещаний? Колдовство, не иначе. И глаза. Свем мало чего боялся в этой жизни, а если и боялся, то умел победить страх. Но в эти прозрачные зеленые глаза он старался не смотреть. Ибо понимал – здесь победа ему не светит и можно пропасть навсегда.
Или он уже пропал?
Даже не из-за того, что повстречал Машшу. А потому, что он достиг Хрустальной горы.
К прежней жизни возврата нет, неожиданно понял Свем и даже остановился, пораженный ясностью и обжигающей правдой этой мысли.
Да, он может вернуться в племя. Хоть завтра попрощаться и отправиться в обратный путь. Но в племя вернется совсем другой Свем. Ему уже не захочется быть лучшим охотником. Он даже не уверен, что ему захочется жену или любую другую женщину племени, несмотря на то, что по жене он соскучился. Ему захочется… Что? Рассказать об увиденном? Так не хватит слов. А даже если и хватит, ему никто не поверит. Потому что одно дело – слушать около вечернего костра сказки стариков о Хрустальной горе, на которой живут боги, и совсем другое – дневные рассказы молодого сильного мужчины, лучшего охотника племени, о том, что такая гора действительно существует, но только это не гора вовсе, и внутри нее живут не боги, но люди. Только очень могущественные и… Нет, не поверят. А как только не поверят, то немедленно сочтут, что боги покарали Свема за его дерзость и лишили разума. И тогда он станет изгоем. Свем Одиночка – это одно. Свем Изгой – уже совершенно другое. Он не хочет быть изгоем. Разве что Никита отвезет его на своей летающей машине и высадит прямо возле общинной хижины на глазах взрослых мужчин, женщин, стариков и детей. На глазах всего племени. Но Никита может и не согласиться. И даже скорее всего не согласится, Свем это чувствует. А просить Свем не станет. Если хочешь остаться сильным, нельзя ни о чем просить у тех, кто сильнее тебя – эту истину Свем Одиночка усвоил с самого раннего детства.
Получается, что уходить рано. Особенно когда никто не гонит. И даже, кажется, наоборот. Вот свежего мяса захотели. Он добудет, ему не трудно.
Может, и правда захотели.
Тем более что он и сам не откажется от свежего мяса и успел соскучиться по охоте.
А вот теперь внимательнее, Свем. И тише. Ойов совсем близко. Ветер с правильной стороны, и он уже чует его терпкий запах. Зверь и правда молод. Двухлетка, не старше. Молод и беспечен. Пасется, думаю, вон там, за деревьями, на поляне, которую выдает солнечный свет. Один. И это очень хорошо.
Вытащив из-за спины копье, Свем прокрался к краю поляны, лег за деревом и осторожно приподнял голову.
Вот он. Кр-расавец. Ух, рога какие. Подвернуться под эти рога – мало удовольствия. Жуй, жуй, животина, вокруг никого нет, все тихо и спокойно. Ветерок дует, солнышко светит… Для смертельного броска далековато. Но трава высокая и, главное, ветер не меняется. Нужный ветер. Давай, охотник, пора, а то как бы не упустить момент.
Свем змеей скользнул из-за дерева в траву, привычно рассчитывая время и расстояние.
Молодой ойов так, вероятно, и не успел понять, что же произошло. В последний момент он, правда, что-то почуял и приподнял голову, но было поздно. Из травы взметнулась неясная фигура, и сразу же, мгновенно, под левую лопатку вошла острая боль, и ясный солнечный день превратился для ойова в бесконечную ночь.
Свем, не торопясь, подошел к животному, переждал последние судороги умирающего тела, выдернул копье, вытер пучком травы кровь с наконечника и аккуратно положил копье рядом.
Отличный бросок. Спасибо, оружие.
Он присел, взвалил тушу ойова на плечи, подобрал копье и не торопясь отправился в обратный путь. Свежевать тушу он намеревался на берегу. Новые знакомые, могущественные обитатели Хрустальной горы, подарили ему новый великолепный нож (его старый, обсидиановый, не шел с ним ни в какое сравнение) в красивых кожаных ножнах, и Свему не терпелось опробовать его остроту и прочность.
– Это было здорово, – сказала Маша. – Я прямо наслаждалась.
– Чистый спектакль, – согласился Женька. – Так ты у нас, значит, командор?
– Теперь, видимо, да, – не стал я отрицать. – Извини, слово не воробей.
– Кстати, все верно, – хохотнул Влад. – Вдруг нам придется организовать нечто вроде Ордена Пирамиды? Со степенями посвящения, тайными обрядами и все такое? Вот вам и командор. А мы – магистры.
– Не знаю, как у вас, – сказала Марта, – а у нас командор – это еще и глава дальней экспедиции. В том числе и космической. Так что тем более подходит.
– Согласен, – кивнул Никита. – Вполне можно считать, что мы находимся в бессрочной и дальней экспедиции. К тому же лично мне нравится слово.
– А еще командор – это древняя порода венгерских овчарок, – задумчиво сообщила Оля. – Мартин, в твоем роду были венгры?
