«Подожди, — отвечаю, — запутался». А наверху не поняли и стали поднимать меня вместе с тяжелым тросом, запутавшимся в шлангах. Поднимаем, сам знаешь, медленно. Чего я тут не передумал! Выдержат ли шланги? Оборвутся — конец. Поминай Протчева… Подняли меня таким путем сажени на две. Посветлело. Вижу, распутать можно, если снова на дно спустят. Сигнализирую, чтобы спускали, — вверх тянут. Телефон испорчен, дернул дважды за сигнальный конец: «Спусти ниже». Верно, догадались, что неладно, начали спускать.
И снова я полез на тридцативосьмисаженную глубину. На такую глубину ни один водолаз тогда не осмеливался спускаться. Больше чем пятнадцать минут на такой глубине не пробудешь. А я уж перед этим полчаса на дне просидел. Да подъем вверх. Спустился на дно — в ушах стучит, и красные пятна перед глазами летают. А тут узлы проклятые распутывай…
Протчев смолк и задымил трубкой.
— Ну?
— Ну что «ну»? Вот сижу, покуриваю, с тобой беседую. Прямо и рассказывать больше нечего, дружок. По двести рабочих часов на год, по три часа на спуск — сосчитай. Почти два года под водой. Однако я надеюсь, меня еще года на два подводной жизни хватит. Теперь куда лучше стало.
— Очень темно под водой?
— Это зависит и от глубины, и от состава воды, и от времени года. Летом свет метров на пятьдесят под воду уходит, зимой больше — до семидесяти-восьмидесяти. Дальше наши глаза не видят.
— А чьи же видят?
— Ну, крабовы глаза. Спроси у Карпиловского. Он недавно показывал нам раков, выловленных на разной глубине. У тех, которые живут глубже ста метров, глаз совсем нет — исчезли, потому что не нужны. Одни глазные усики остались. У других, что живут глубже ста метров, и усиков не осталось. Зачем им глаза на глубине двух тысяч метров? Возможно, там солнечный свет еще виден, а возможно, только рыбы, которые светятся.
Обо всем этом Миша знает. Ему хочется навести Протчева на разговор о подводных приключениях. Но их беседу неожиданно прервали.
Вахтенный, который все время следил за «Уранией», сообщил, что она, сделав поворот на девяносто градусов, полным ходом режет волны, «словно уходит от опасности».
Все заинтересовались этим. Можно было подумать, что Скотт позорно и во все лопатки удирает с поля боя. Миша сразу же вызвал штаб.
Через несколько минут над океаном поднялся огромный столб воды, пламени, дыма и прогрохотал ужасный взрыв.
«Это что еще такое?» — не понимая, спрашивали себя участники экспедиции. А капитаны трех советских судов тотчас дали команду поставить суда форштевнем к месту взрыва и идти полным ходом вперед. Это было сделано своевременно. Огромный водяной вал — гигантский круг, расходящийся во все стороны, — отошел от места взрыва и покатился на пароходы. «Урания» тоже остановилась. Повернулась носом и ждала встречи с водяным валом.
— Неужели он надеялся захватить нас врасплох и потопить? — сказал Маковский.
Водяной вал налетел…
— Держись!
…И упал на пароходы. Их швырнуло носом вверх. Водяная стена со страшным грохотом распалась, волны хлынули на палубу, покатились по ней. Вал покатился дальше. Второй, третий, четвертый — каждый следующий становился меньше и меньше. Наконец, пароходы закачались, как во время мертвой зыби, в размеренной килевой качке.
— Смотрите на «Уранию»! — крикнул кто-то.
«Урания» быстро приближалась к месту взрыва, взлетая на волнах.
Когда волнение полностью утихло, с «Урании» стали бросать кошки, драги.
— Вперед, к «Урании»! — скомандовал Маковский, и траулер быстро двинулся.
На месте взрыва плавали доски, обломки мебели, спасательные круги. На одном из них виднелась надпись «Левиафан».
— Так вот оно что! — воскликнул Маковский. — Скотт, очевидно, решил, что часть бочонков с золотом могла остаться на пароходе. Поднять пароход невозможно, но можно взорвать его и потом искать среди обломков. Слабая надежда: разве взрыв не мог повредить и бочонки? Но ничего иного Скотту не оставалось.
— Лишь бы только уцелели пластинки Хургеса, — сказал Барковский. Несмотря на то что была уже ночь, и на «Урании», и на советских пароходах закипела работа. С «Серго» опустили телеоко и стали осматривать дно. Телеоко Скотта было спущено еще раньше. Его кошки уже поднимали на поверхность то одну, то другую вещь. Оба парохода работали бок о бок, но Скотт вынужден был мириться с этим. Он сам настаивал на том, чтобы работы велись поблизости.
По приказу Барковского «Урания» была, ярко освещена с траулера огромным прожектором. С другого борта «Урании» был подведен «Персей», который также освещал «Уранию». Ни одно движение на «Урании» не оставалось не замеченным советскими моряками.
Скотта приводила в ярость эта «бесцеремонность», но он вынужден был мириться с ней. «Неужели они бросятся на абордаж, если увидят, что я выловил бочонок с золотом?» — с беспокойством думал он.
Телеоко траулера скользило по дну. На экране был виден огромный, разрушенный взрывом корпус «Левиафана». Он лежал, словно раненое чудовище. Десятки людей следили за экраном, другие десятки — за тем, что совершается на поверхности.
Вот кошка Скотта вытянула какой-то предмет, похожий на подушку. Каждую вещь поднимали на палубу и показывали Скотту. Он внимательно осматривал и либо откладывал, либо, что было чаще, приказывал выбросить за борт. Драги и кошки работали исправно. На траулере даже не ожидали, что Скотт припас их в таком количестве. Обломки мебели, небольшие дорожные кожаные чемоданы, остатки спасательных поясов, всякий хлам появлялся на палубе «Урании».
Если попадались чемоданы, баулы, сумки, ящики, Скотт бережно откладывал их.
— Это уже на мародерство смахивает.
— Наследник всех утонувших пассажиров дорвался до наследства.
— Подводная барахолка! — шутили матросы траулера. Кошка поднялась над поверхностью воды. На этот раз на ее стальных когтях висел небольшой предмет. Это была металлическая цепочка и на ней металлическая дощечка размером с лист писчей бумаги. Край дощечки был изогнут или оторван при взрыве.
На траулере послышались приглушенные восклицания. Это был самый драматический, самый напряженный момент за все время экспедиции.
Кар первым узнал «скрижали» Хургеса и не удержался от легкого вскрика:
— Это они! Это она! Таблица… Записи…
— Тсс! — Азорес зажал ему рот.
Все примолкли и с замиранием сердца смотрели, что будет с сокровищем, за которое они так упорно боролись. Неужели Скотт все же знал о нем и теперь завладеет им?..
Скотт делал вид, что он абсолютно не замечает яркого света и направленных на него взглядов. Он работал, храня внешнее спокойствие, как будто находился в океане один.
