Двое оперативников огляделись по сторонам, быстро натянули перчатки и, не сговариваясь, двинулись к противоположным стенам. Минин распахнул планшет, готовясь вести протокол обыска.
— Стойте! — вдруг встрепенулся Пилипенко.
Оперативники замерли, словно в детской игре.
— Кто-то уже побывал здесь до нас, — сказал следователь. — Смотрите: ящики стола не задвинуты. Пепельница валяется на полу. Постель явно ворошили.
Вывод напрашивался сам собой: причиной убийства могла быть какая-то важная вещь, которая находилась в этой комнате. Жаров внимательно осмотрелся вокруг, надеясь первым определить, что именно здесь пропало.
Минин отложил блокнот и принялся фотографировать явные следы проведенного обыска. По многим признакам было видно, что здесь орудовал непрофессионал.
— Витя, не трогай тут ничего! — прикрикнул Пилипенко на Жарова, который склонился над опрокинутой пепельницей.
— А я и не трогаю, — невозмутимо огрызнулся Жаров.
— А ты, — следователь повернулся к Минину, — поищи-ка для начала все возможные отпечатки.
— Я не трогаю, — повторил Жаров. — Я просто рассматриваю окурки этого крепкого «Ирбиса».
— Что? — удивленно отозвался Пилипенко.
— «Ирбиса», — сказал Жаров. — Того самого, с наблюдательных постов.
— Початый блок «Ирбиса» в ящике серванта, — механическим голосом сообщил оперативник и, не оборачиваясь, показал коробку на вытянутой руке.
— Так. Вот и найден тот, вернее, та, кто следил за Донцовой Лизой.
— Видеокамера с телеобъективом на полке серванта, — доложил оперативник.
— Кассета?
— Без кассеты, — последовал ответ.
— Здесь же: цифровая камера с десятикратным зумом.
— Без флэшки, — догадался следователь.
— Да. Тот, кто был здесь до нас, забрал всю информацию, — подтвердил оперативник.
— При девушке не было никаких вещей, даже документов и мобильного телефона. Очевидно, убийца и их забрал с собой.
— Паспорт на имя Павловой Инны Степановны, — тотчас донесся голос оперативника. — В верхнем ящике стола.
— Регистрация?
— Москва.
Пилипенко вдруг сорвался с места и быстро прошел на кухню. Жаров проследовал за ним. Кухонная утварь была почти не тронута, в мусорном ведре валялись опорожненные консервные банки.
— Ничего себе, женщина! — воскликнул Жаров. — Так может питаться только какой-нибудь командировочный.
— Возможно, она и была своего рода командировочной, — сказал Пилипенко и открыл газовую плиту.
Вскоре он извлек оттуда две пластиковые коробки и портативный компьютер.
— Это по твоей части, — сказал он, протягивая компьютер Жарову.
Журналист поискал глазами розетку, поводя в воздухе штепселем, и через несколько минут на дисплее засветилась оболочка Windows. Пилипенко тем временем раскрыл коробки.
— Набор отмычек, — объявил он. — Аптечка.
Минин вошел в кухню и склонился над столом, перебирая пузырьки и пеналы.
— Вот он! — воскликнул эксперт. — «Эр-эйч-сан шестнадцать», в просторечии — «солнечный удар». Упаковка из пяти капсул. Не хватает одной.
Жаров не удивился. Он был уверен, что многие нити сойдутся именно здесь, в этой квартире.
— Как тебя угораздило заглянуть в газовую плиту? — спросил он.
— Элементарно, — сказал Пилипенко. — Курортники всегда делают свои тайники именно здесь.
— Тайники?
— Ну да. На случай кражи, что не редкость, хранят свои ценные вещи. Еще в унитазных бачках, но это, в основном, мужчины прячут спиртное, чтобы было чем утешиться, если ограбят.
Жаров меж тем пощелкал клавишами, поводил пальцем по экранчику мыши. Многие файлы и папки были запаролены; судя по их названиям, там хранились фотографии. В одном открывшемся файле была электронная копия записной книжки из мобильного телефона убитой девушки. Первым же номером значилась некая Агния.
— А вот и адресат таинственного письма, — сообщил Жаров следователю.
Тот достал свой блокнот и списал с дисплея номер.
— Еще один документ, — подал голос оперативник из комнаты.
Пилипенко и Жаров выглянули из кухни. Рука в белой перчатке демонстрировала коричневую книжицу.
— Павлова И.С., — прочитал оперативник. — Сотрудница московского частного сыскного агентства «Филин».
* * *
Больше ничего существенного найдено не было, но и найденное казалось вполне достаточным для построения новых версий.
Пилипенко в глубокой задумчивости уединился на балконе. Жаров видел его сгорбленную спину на фоне ярко блестящего моря и двух косматых кипарисов. Журналист и сам пытался соображать, но головоломка никак не складывалась.
Итак, Инна Павлова, профессиональный сыщик, женщина, оснащенная по последнему слову техники, специально приехала из Москвы, чтобы следить за Лизой Донцовой. Утром 15 июля она подсыпала ей яд — возможно, в толчее кафе, где Лиза завтракала со своим спутником Щегловым. В то же утро произошло непредвиденное: Щеглов и Лиза расстались, мужчина отвез ее на новую квартиру. Павлова продолжала следить за ней, сидя на камне над пляжем — вероятно, для того, чтобы своими глазами увидеть, что «солнечный удар» довел дело до конца. В этот момент появляется еще один непредвиденный фактор — молодой человек, тайный любовник Лизы. Об этом свидетельствует разломанный медальон, одна половинка которого была у Олега, другая, найденная на пляже, — у Лизы. Все его показания не в счет, они были любовниками, это очевидно.
Олег не насиловал девушку: зачем мужчине насиловать собственную любовницу? С другой стороны, зачем воровать у любовницы сумку? И кто же, наконец, изнасиловал умирающую девушку, кто и зачем надругался над мертвым телом? В какой момент и зачем Павлова спустилась на пляж? До убийства или после? И кто такая Агния, и какой смысл письма Лизы к этой женщине?
— Идем в гостиницу, — прервал размышления Жарова Пилипенко, войдя в комнату с балкона. — Еще один вопрос к Щеглову, и дело будет закончено.
* * *
В холле отеля «Под Медведем» было пусто и сумеречно. Едва Пилипенко и Жаров вошли, как двери за ними снова распахнулись, и на пороге возник парень в бейсболке. Через плечо у него висела сумка, вроде почтальонской, но эмблема на ней говорила о том, что парень работает в фотоателье.
— Вы не подскажете, — спросил он, очевидно приняв Пилипенко и Жарова за постояльцев отеля, — как мне найти господина Щеглова Степана Сергеевича?
Пилипенко сделал шаг в его сторону, сойдя со ступени лестницы, и спокойным голосом произнес:
— Щеглов Степан Сергеевич — это я.
